Кошка приблизилась, и Мухаммед трижды приласкал ее и трижды благословил ее, говоря: «Мир тебе, о кошка!» Затем, в знак дальнейшей благодарности, Посланник добавил: «В благодарность за услугу, которую ты мне оказала, ты станешь неуязвимой в схватке. Ни одно живое существо не сможет перевернуть тебя на спину. Иди и будь трижды благословенна!»
Благодаря этому благословению Пророка кошка всегда приземляется на лапы, с какой бы высоты она ни падала.
Этот вариант истории содержится в книге 1891 г. «Женщины Турции и их фольклор» (The Women of Turkey and Their Folk-Lore), написанной английской фольклористкой Люси Мэри Джейн Гарнетт{14}. Она, в свою очередь, ссылается на французскую книгу устных преданий мира 1879 г. издания. Там рассказ исходит непосредственно из уст 52-летнего ученика богослова. Я не смог проследить эту легенду в более отдаленных временах, по крайней мере на английском языке, так что ее подлинный возраст остается интригующей загадкой.
Несомненно, однако, что исторически кошки пользовались в мусульманском мире гораздо большим уважением, чем на Западе. Началось все с задокументированной любви Пророка к кошкам и продолжается до сего дня, хотя, возможно, с несколько меньшей степенью почитания{15}. Чудесный пример тому можно найти в книге о кошках Уильяма Гордона Стейблса, где он делится с читателем следующей историей из своих странствий.
Я объяснял этому джентльмену, что не уехал накануне вечером по той причине, что оказался после заката солнца на пустынной стороне ворот Адена. И к тому же обнаружил себя в странной пестрой компании головорезов.
…
Сам я был вооружен до зубов — в том смысле, что защитить себя мог только собственным языком. Невольно меня охватило ощущение неуверенности и незащищенности; шею мою, казалось, охватили тиски, которые только и оставалось затянуть.
…
В группе молодых арабов был один человек, который привлек мое особое внимание. Это был старик; снежно-белая борода, тюрбан и одеяние придавали ему вид не менее почтенный, чем у любого из патриархов Доре. Звучным голосом, на своем благородном языке он читал что-то из какой-то книги, которую держал на коленях; одна рука его при этом любяще обнимала красивую длинношерстную кошку. Рядом с этим человеком я и бросился на землю. Ярость первого взгляда этого человека — казалось, его рассердило мое вторжение, — сменилась улыбкой, доброй, как у женщины, когда я начал гладить кошку и восхищаться ею. Во всем мире так — похвали чьего-то любимца, и этот человек все для тебя сделает: будет сражаться за тебя или даже одолжит тебе денег. Тот араб поделился со мной своим ужином.
«Ах, сын мой, — сказал он, — я люблю свою кошку больше, чем свое имущество, больше, чем коня. Она утешает меня. Она успокаивает меня лучше, чем дым. Аллах велик и добр; когда наши первые предки уходили одни в огромную пустыню, Он дал им двух друзей, которые должны были защищать и утешать их, — собаку и кошку. В тело кошки Он поместил дух кроткой женщины; в собаку — душу храброго мужчины. Это правда, сын мой; так сказано в этой книге»{16}.
Вернувшись к Уильяму Гордону Стейблсу, мы сделали полный круг в своем историческом исследовании. Антуан Паран предложил первое физическое объяснение переворачивания кошки, которому, хотя оно и было неверным, суждено было просуществовать почти 200 лет. Джеймс Клерк Максвелл и Джордж Габриэль Стокс подозревали, что в известном кошачьем фокусе еще предстоит открыть много интересного, но ни одному из них не удалось продвинуться в этом направлении из-за простого препятствия — ограниченных возможностей человеческого зрения. Если считать, что кошка способна перевернуться вверх головой при падении с высоты 60 см, как (мы предполагаем) говорил Максвелл, то получится, что кошка может перевернуться за 1/3 доли секунды. Слишком быстро, чтобы человеческий глаз мог разглядеть, что конкретно кошка проделывает во время падения.
К счастью, примерно в то же время, когда Максвелл и Стокс бились над загадкой падающей кошки, зарождалась новая технология, которая в будущем должна была позволить исследователям изучить движение кошки в свободном падении во всех подробностях. Однако там, где речь шла о кошачьей задаче, этой технологии суждено было породить куда больше вопросов, чем ответов.
3. Лошади в движении
Картины часто должны, по замыслу авторов, отражать какой-то момент в истории, сохранять его для потомков в том виде, в каком его увидел и воспринял сам автор. Иногда результат — завершенное произведение — содержит в себе более богатую историю, чем автор планировал или хотя бы мог представить себе.
Среди бесчисленного количества художественных произведений в Лувре есть картина Теодора Жерико 1821 г. под названием «Дерби в Эпсоме». Сегодня Жерико известен как один из пионеров романтизма — направления в изобразительном искусстве, где авторы стремились подчеркнуть эмоции, идеализировали прошлое и приукрашали природные ландшафты. Его самая знаменитая работа в этом ключе — «Плот „Медузы“» — написана в 1818–1819 гг.; на ней изображены уцелевшие моряки с военного французского фрегата «Медуза», отчаявшиеся и умирающие, дрейфующие на плоту в беспощадном бушующем море. Эта картина — стилизованное изображение катастрофы, произошедшей в 1816 г., — вызвала при первом показе немалые споры. Полотно «Дерби в Эпсоме», написанное всего на несколько лет позже, по тону почти противоположно первому: на нем изображены четыре лошади в разгар гонки и жокеи, понукающие своих скакунов и понуждающие их нестись к победе.
На взгляд современного зрителя, картина выглядит несколько странно, хотя требуется некоторое время, чтобы понять, в чем именно заключается странность. Все четыре лошади изображены в совершенно идентичной позе; это подразумевает, что они галопируют в точности в унисон, причем ноги их вытянуты настолько сильно, что сами лошади, кажется, парят в воздухе. Задние копыта смотрят подошвами вверх, тогда как передние копыта вытянуты далеко вперед. Сегодня большинство из нас понимает, по крайней мере интуитивно, что лошади так не бегают.
Жерико был не единственным художником, рисовавшим лошадей таким образом. Для живописцев XIX в. это была стандартная манера. Похожие изображения того, что сегодня называют летящим галопом, можно увидеть в художественных произведениях тысячелетней давности. Его серьезнейший исторический конкурент — поза вставшей на дыбы лошади, когда передние копыта подняты в воздух, а задние стоят на земле.
Художники рисовали животных подобным образом не от недостатка таланта. Дело скорее в том, что все живописцы были ограничены в своих возможностях тем, что можно увидеть невооруженным глазом. Цикл движения ног лошади на галопе по времени занимает долю секунды — слишком мало, чтобы человеческий глаз мог разглядеть подробности. Точно так же переворачивание кошки происходило слишком быстро, чтобы Максвелл и Стокс могли различить в нем отдельные элементы. Не имея точных знаний о движении лошади, художники, возможно, использовали в