– «Эсне эст калдо» на вителлианском означает «медь горяча», верно? – перевела Энни, пытаясь скрыть раздражение.
Казио ухмыльнулся, и она поняла, что опять что-то упустила.
– Да, верно, – растягивая слова, произнес Казио, – если брать буквально. Но это своего рода игра слов. Если бы я разговаривал со своим другом Акамено и сказал: «Феро эст калдо», это означало бы «железо горячо», но железо может означать еще и меч, а под мечом, видишь ли, порой подразумевают одно очень личное оружие мужчины, и получается комплимент его мужественности. Он понял бы меня так, что я намекаю на его железку. А медь – мягче и красивее и может означать…
– Понятно, – быстро оборвала его Энни. – Давай пока закончим лекцию о вителлианском разговорном. Ты ведь хотел научиться лучше говорить на королевском языке, разве нет?
Казио кивнул.
– Да, но мне всего лишь показалось забавным, что ваше «холодно» в моем языке «горячо».
– Да, а еще забавнее, что ваше слово «свободный» на королевском языке означает «возлюбленный», – язвительно сообщила Энни. – В особенности если учесть, что нельзя одновременно быть первым и оставаться вторым.
Взглянув на его лицо, Энни тут же пожалела о своих словах. Казио заинтересованно приподнял бровь.
– Наконец-то наша беседа приобрела любопытный оттенок, – заявил он. – Но, э-э… «возлюбленный»? Не коммренно. Что означает «возлюбленный» в королевском языке?
– То же, что и вителлианское «карило», – неохотно ответила Энни.
– Нет, – вмешалась Остра, и Энни виновато вздрогнула, поскольку совсем забыла, что та едет рядом с ними.
– Нет? – переспросила она. Остра покачала головой.
– «Карило» – так отец называет свою дочь: дорогая, милая малышка. А то, что ты имела в виду, – это «эрентерра».
– Понятно, – сказал Казио и поцеловал Остре руку. – «Эрентерра». Да, с каждым новым откровением наш разговор нравится мне все больше.
Остра покраснела, вырвала руку и убрала свои золотистые локоны под капюшон черного плаща. А Казио снова повернулся к Энни.
– Итак, если «возлюбленный» – это «эрентерра», – продолжал он, – мне придется с тобой не согласиться.
– Возможно, мужчина может быть влюблен и оставаться свободным, – сказала Энни. – Женщина – нет.
– Чепуха, – возразил Казио. – До тех пор, пока ее… э-э… возлюбленный не является еще и ее же мужем, она совершенно свободна. – Он улыбнулся еще шире. – Кроме того, не всякое рабство тягостно.
– Ты снова перешел на вителлианский, – проговорила Энни, которой в отличие от Казио эта тема совсем не нравилась. Она уже раскаивалась, что вообще подняла ее. – Давай лучше вернемся к снегу. Расскажи мне про него еще – на королевском языке.
– Для меня новый, – начал Казио. И если, когда он говорил на вителлианском, его речь звучала певуче, то слова королевского языка выходили у него неуклюжими и спотыкающимися. – В Авелле не имеется. Очень… э-э… лепновеликий.
– Великолепный, – поправила его Энни, и Остра захихикала.
На самом деле снег совсем не казался Энни великолепным – он ее раздражал. Но Казио искренне им восхищался, и Энни против воли заулыбалась, наблюдая, как он с восторгом рассматривает белые снежинки. Ему было девятнадцать, на два года больше, чем ей, но в нем еще было слишком много мальчишества.
Лишь иногда Энни замечала под этой мальчишеской оболочкой мужественную душу.
Несмотря на неприятный поворот беседы, Энни вдруг стало спокойно и хорошо. Ей ничего не грозило, рядом ехали верные друзья, и, хотя весь мир сошел с ума, она точно знала в нем свое место. Отряда в сорок с небольшим человек, конечно, недостаточно, чтобы освободить мать и вернуть Кротению, но скоро они доберутся до владений тетушки Элионор, и та обязательно им поможет. У тети есть собственные солдаты, и, возможно, она подскажет, где Энни сможет найти еще.
А потом… ну, потом можно двинуться на Эслен, попутно собирая войска. Энни не имела ни малейшего представления о том, что требуется, чтобы содержать армию, и временами – особенно по ночам – мысли об этом не давали ей покоя. Но сейчас ей казалось, что все как-нибудь разрешится само собой…
Краем глаза она заметила какое-то движение, но, взглянув туда, ничего не увидела…
Прислонившись к стволу дерева, Энни вздохнула и вдруг поняла, что уже начало темнеть. Где Казио? И все остальные? И где она сама?
Последнее она помнила. Они свернули со Старой Королевской дороги на север и двинулись через лес Шевроше в сторону Лойса. Однажды, очень давно, она проезжала через эти края с тетушкой Лезбет.
Но что же произошло?
Телохранитель Энни, Нейл МекВрен, ехал чуть впереди. Остра приотстала, чтобы поговорить со Стивеном, юношей из Виргеньи. Лесничий, Эспер Белый, отправился вперед на разведку, а тридцать всадников, присоединившихся к ним в Данмроге, окружали наследницу трона плотным каре.
Затем Казио неожиданно переменился в лице, и рука его метнулась к рукояти клинка. Свет, казалось, стал ярче, засияв желтизной…
«Может быть, я все еще в Шевроше?» – подумала Энни. Сколько прошло времени? Несколько часов?
Или дней?
Она не помнила.
И что же делать? Оставаться на месте и ждать, пока ее не найдут? А вдруг в живых никого не осталось и искать ее некому? Ведь, чтобы похитить Энни, врагу почти наверняка пришлось убить ее защитников…
Последняя мысль бросила Энни в дрожь. Сэр Нейл скорее умер бы, чем позволил врагу ее захватить, и то же самое можно сказать про Казио.
И единственный, кто, возможно, подскажет ей хоть что-то, это покойник.
Увязая в снегу, Энни неохотно вернулась туда, где лежал труп, и стала разглядывать его в сгущающихся сумерках.
Это был человек не первой молодости, возможно, лет около сорока – точнее Энни сказать не могла. На нем были темно-серые шерстяные штаны, в промежности темнело мокрое пятно – очевидно, он обмочился перед смертью; простые черные сапоги, сильно поношенные; шерстяная рубашка, а под ней стальной нагрудник, тоже старый и помятый, но недавно натертый маслом. Кроме ножа у мертвеца был короткий меч с широким клинком, кожаные ножны крепились к ремню тусклой латунной пряжкой. И никаких указаний на то, кому он служит.
Стараясь не смотреть на его лицо и окровавленное горло, Энни стала шарить по одежде покойника – вдруг найдется что-нибудь такое, что подскажет ей, кто он…
На правом запястье незнакомца она заметила черный полумесяц, выжженный или нанесенный на кожу краской. Странный знак…
Энни с опаской прикоснулась к нему, и у нее слегка закружилась голова. Она почувствовала вкус соли и запах железа, и ей почудилось, что рука по локоть погрузилась в теплую жижу. Энни с ужасом поняла, что, хотя сердце незнакомца остановилось, жилка на его запястье еще бьется, правда, все тише и тише. Сколько пройдет времени, прежде чем он весь умрет? Покинула душа его тело или еще нет?
В монастыре Святой Цер про душу почти ничего не рассказывали, зато Энни многое узнала про устройство тела. Она присутствовала и даже помогала при