— Кончать надо, майор… У нас мало времени… Все уже подписали…
— И он подпишет… Никуда не денется, — несмело начал следователь, — но пока воду варит… Отрицает все начисто. Басни рассказывает, что будто никакого «центра» не существует. Его сообщники просто ангелы Божие…
— Знаем… Старая песенка, — перебил его полковник. — Растолкуйте, что с нами шутки плохи. И вдолбите ему это в голову. Мы располагаем доказательствами, и никто не уйдет от сурового наказания… Чем скорее перестанет финтить — для него здоровее. Вдолбите ему в голову. Вот так…
Он быстрым шагом направился к выходу и сердито хлопнул дверьми.
— Вот так, — изрек следователь, опустившись на свое место и взявшись за перо. — Видали, какие люди следят за вашим «делом»? Признаете ли вы, что, будучи втянутым в антисоветский, националистический центр, вы и ваши сообщники…
— Нет… Никакого «центра» не было, — вставил я.
— Какой вы самоуверенный! — закричал он. — Может быть, вы не знали? Ваши сообщники это скрывали…
— Я знал и знаю, что никакого такого «центра» не существовало. Была общественная организация, которая…
— Да не крутите нам мозги! — стукнул он кулаком по столу. — Это подтверждается имеющимися у нас материалами…
…В самом начале Отечественной войны в стране были созданы Славянский антифашистский комитет, молодежный, женский, Еврейский антифашистский комитет и другие общественные организации, куда вошли видные писатели, ученые, художники, рабочие, колхозники. Это было могучее всенародное движение и имело целью помочь стране, которая сражалась с коварным врагом. Люди в тылу из последних сил день и ночь трудились на фабриках и колхозных полях, чтобы помочь армии, фронту, собирали средства для производства танков, самолетов, поднимали общественность мира на борьбу с фашизмом.
Огромную работу проводили комитеты, которые внесли колоссальный вклад в разгром общего врага.
Наряду со всеми действовал и Еврейский антифашистский комитет. Это была патриотическая организация, куда входили лучшие силы народа. В 1942 году по решению высших государственных органов страны была направлена в Соединенные Штаты, Великобританию, Канаду делегация комитета в составе известного народного артиста, виднейшего общественного деятеля Соломона Михайловича Михоэлса, народного поэта Ицика Фефера. Делегация провела огромную работу по сбору средств в фонд Красной Армии. На многотысячных митингах, массовых встречах рассказали о героической борьбе советского народа и его армии против коварного врага человечества. Несколько месяцев длилась миссия наших посланцев, и их огромная работа была высоко оценена во всех странах мира, в Америке и Европе. Высочайшую оценку своей миссии за рубежом дали руководители страны.
Прошло какое-то время, точнее — несколько лет, и бериевские сподручники решили сфабриковать провокацию против комитета. «Вождь и учитель» самолично благословил провокаторов на «подвиг».
Было организовано коварное убийство председателя Еврейского антифашистского комитета, а затем разгромили комитет, бросили в тюрьму лучших представителей интеллигенции, десятки, сотни выдающихся общественных деятелей, членов правления антифашистского комитета — писателей, ученых, артистов, инженеров, врачей…
— Они уже признались в контрреволюционной деятельности, а вы все упираетесь, защищаете их! — не своим голосом в который раз орал на меня следователь. — Я спрашиваю в последний раз: признаете ли вы себя виновным в том, что состояли, занимались…
— Нет, не признаю… Не занимался… Не состоял…
— Да замолчите немедленно! — швырнул он в сторону ручку и со всей силой ударил кулаком по столу. На несколько мгновений застыл на месте, потом открыл ящик стола, достал перочинный нож и медленно стал точить карандаш.
«Решил взять меня на испуг», — мелькнуло в голове, этим он решил заставить признаться, подписать «протокол»…
Стараясь не показать своего возмущения, я покачал головой, кивая на нож. Всеми силами сдерживая свой гнев, я сказал:
— Не знаю, начальник, где вы были во время войны, но я все четыре года, как один день, протрубил на фронтах, видел тысячи смертей, и меня трудно испугать. Я советую вам со мной таким образом не разговаривать… Мне, видно, здесь терять нечего. Я слышал, когда вы разговаривали по телефону, что у вас есть жена и дети. Спрячьте нож…
Его словно окатили ведром холодной воды. Он остановился, будто прирос к месту, широко раскрыл рот, не зная, что делать. Лицо его окаменело. На нем появилось что-то похожее на улыбку то придавало ему глупый вид. Он тут же сунул нож в ящик стола и отозвался:
— Вы что же думали, что я вам ножом угрожаю? Нет, что вы! Вас подводит ваша фантазия… Я хотел заточить карандаш… Садитесь на место! Как вы уже имели возможность убедиться, я к вам отношусь гуманно, вежливо… Напрасно вы так нервничаете. Хоть мне дано право говорить с вами другим языком. Однако надеюсь, что мне не придется прибегнуть к крайним мерам воздействия. В конце концов вы поймете, что отпираться нет смысла. От ответственности вы не уйдете.
Он сделал длинную паузу. Снова сел на место, придвинул к себе лист бумаги и быстро стал что-то записывать.
На столе грозно задребезжал телефон. Следователь снял трубку.
— Слушаюсь… Так точно… Будет немедленно сделано… Так… Понял. Все понял… — и нервно повесил трубку на рычаг.
Майор тяжко вздохнул, словно завершил непосильную работу. Поднялся резко с места. Застегнул китель на все пуговицы и кивнул мне, чтобы я следовал за ним к выходу.
Провел меня по коридору, остановился у небольшой ниши. Тут же, как из-под земли, выскочил надзиратель, взял под козырек, сразу понял, что от него требуется. Открыл дверь знакомого мне «боксика-гроба» и толкнул меня внутрь.
Дверь мигом захлопнулась, прижав мне грудь.
«Начинается все с начала…» — мелькнуло в голове. С каждой минутой становилось все тяжелее дышать. Надо крепиться, все выдержать, не подавать вида, что тебе трудно. Нельзя ни на минуту расслабляться. Это лишь в первое время тяжко, страшно. Привыкнешь немного, и становится немного легче переносить издевательства, угрозы, обиды, унижения, страх. Покажешь, что ты не тряпка, что ты умеешь мужественно вести себя, и они начинают относиться к тебе осторожнее. Они ведь все время присматриваются к тебе, принюхиваются, ищут слабые стороны.
Я уже тут все испытал, побывал в «гробах», подвале, боксах. Было мучительно трудно, мерзко, но мужественно держался.
Теперь не так страшно, как в первое время.
Меня поддерживали стенки «гроба». Мог бы даже закрыть глаза, вздремнуть минутку, но свет бил в глаза.
Нервы были натянуты до предела. Я напрягал слух, стараясь уловить, что происходит за этим деревянным мешком, за живой могилой, но вокруг стояла мертвая тишина.
Странные мысли затуманили голову. Я себе не представлял, что творится по ту сторону этого страшного здания. Неужели уже нет закона, советской власти, ее сменили бездушные палачи, которым все позволено? Должно быть, эти мерзкие служаки,