Единственным современным Григорию Турскому историком, равным ему по значению, можно считать Венанция Фортуната (ок. 530—600), которого Григорий называет «священником Фортунатом» и который после смерти Григория стал епископом Пуатье. Большинство его работ написаны стихами. Он родился близ Тревизо, учился в Равенне и прибыл в Галлию в 564 или 565 году, намереваясь посетить гробницу святого Мартина в Туре. Затем он поселился в Пуатье, где стал близким другом святой Радегунды и Агнесс, первой аббатисы женского монастыря.

Венанций Фортунат написал несколько прозаических жизнеописаний святых и стихотворное Житие святого Мартина в четырех книгах. Более всего он известен благодаря серии из одиннадцати поэм Сarmina. В книге V помещено обращение Фортуната к жителям Тура в 573 году, где он поздравляет их с избранием Григория епископом.

В книге V приведено двенадцать его стихотворений, еще одиннадцать в книге VIII и одно в IX книге. Все они обращены к Григорию. В большинстве случаев Фортунат просто приветствует его или благодарит за подарки, которые получил. В других говорит о более серьезных проблемах: обращении в христианство епископом Авитом евреев в Клермоне, волнениях в женском монастыре в Пуатье. Поэмы восхитительны по слогу, но на самом деле не много добавляют к нашему знанию основных событий того времени.

В нескольких километрах от швейцарского города Фрибурга (Фрибура) жил Мариус, епископ Аваншский (ок. 530—594). Как и Фортунат, он оказался почти точным современником Григория. Мариус был автором «Хроники», которую добавили к переводу Иеронима и продолжению Евсевия, перечисляя имена и события с 455 по 581 год. «Хроника» Мариуса содержит ряд личных воспоминаний о том, что произошло в его время, но большая часть состоит только из перечня имен. Она была необычайно популярна и несколько раз издавалась, обычно используют Monumenta Germaniae Historica series, Chronica Minora saeculorum, издание осуществлял Теодор Моммзен (Берлин, 1894).

По стилю она лапидарна и язвительна, ее никак нельзя сравнить с «Историей» Григория, потому что в ней всего восемь страниц современным шрифтом. Существенное отличие заключается также в том, что она написана с позиций бургундца.

Полагают, что Мариус составил свою «Хронику» в конце жизни. Как и Григорий, он был хорошо знаком с королем Гунтрамном, предполагают, что они могли встретиться на соборе в городе Шалон-сюр-Сон в 579 году. Правда, сам Григорий не говорит, что являлся свидетелем событий. В частности, он никогда не упоминает Мариуса. Совершенно очевидно, что Мариус при составлении своей «Хроники» использовал часть «Истории» Григория.

Иоанн, аббат Бикларского монастыря, расположенного неподалеку от Барселоны, умерший в 621 году, ортодоксальный христианин (правившие тогда в Испании вестготы были большей частью арианами. – Ред.), написал короткую «Хронику», в которой охватывается период 567—590 годов. В ней всего десять страниц современного печатного текста, поэтому этот труд, как и «Хронику» Мариуса, никак нельзя сопоставить с «Историей» Григория. Хроника Иоанна интересна тем, что в ней представлен не арианский взгляд, происшествия описаны с позиции вестготов[7]. Иоанн из Биклара приводит краткое описание правления Леовигильда, короля вестготов в Испании, а также первых лет правления его сына Реккареда.

Так называемая хроника Фредегара, составленная из текстов трех анонимных авторов, написанных примерно в 613, 642 и 658 годах, представляет собой переложение отдельных частей «Истории» Григория и продолжает ее примерно на семьдесят лет. Полагают, что ее составили в Авене, поскольку события представлены с точки зрения обычного бургундца. Всего в ней четыре книги, и третья основывается преимущественно на «Истории» Григория.

Сочинение явно уступает «Истории франков», о чем говорят и сами авторы, подчеркивая, что среди историков Григорию нет равных.

Письменная речь Григория мало чем отличалась от устной. Его язык – повседневная латынь Галлии VI века, однако несколько облагороженная, поскольку использовалась воспитанным в образованной семье человеком, занимающим высокий пост местного епископа. Не сохранились свидетельства, что «Историю франков» он диктовал.

Если речь идет о первых книгах, то очевидно, что он сверялся со своими источниками и составлял собственный список событий, которые намеревался описать. В более поздних и более интересных частях «Истории», где речь идет о конкретных событиях, явно присутствует личный взгляд, поскольку Григорий принимал в них участие или собирал соответствующую информацию у очевидцев. Затем, когда позволяли обстоятельства, он добавлял новые страницы к постепенно разраставшейся рукописи. Несомненно, Григорий пользовался услугами личных секретарей, чтобы изготовить прекрасные копии.

Григорий был занятым человеком, и его записи иногда намного отставали от реальных событий, что видно, в частности, по таким пассажам: «Произошло много событий, как радостных, так и печальных». Не следует сравнивать его латинский с классическим языком Цезаря или Цицерона, но столь же несправедливо сопоставлять его и с латынью Эйнгарда (Эгингарда, ок. 770—840) или других авторов каролингского Возрождения. Григорий пользовался народным языком, с легкостью переходя от повседневной речи времен Августа к первым текстам, написанным на старом французском языке.

По лексическому составу его язык необычайно разнообразен, его синтаксис необычайно подвижен, морфология меняется от синтетической к аналитической структуре, которой было суждено стать двухрегистровой системой старого французского, где приставки и предлоги сменили старые склонения, точно так же, как местоимения поддержали обветшавшие глагольные окончания. Образно говоря, лингвист не скажет: вторичные или третичные признаки заменили первичные.

Действительно, по небрежности переписчиков некоторые рукописи Григория, оказавшиеся в нашем распоряжении, не совсем точны. Скажем, в книгах VII—X использовалась брюссельская рукопись. В первом разделе книги VII редактор счел нужным внести сорок восемь изменений в первоначальную рукопись. Выше я уже писал о степени знакомства Григория с его предшественниками и современниками. Григорий прекрасно знал Ветхий и Новый Заветы, так что в его языке заметно влияние библейской латыни.

В «Истории» Григорий лишь однажды говорит о своем языке. «Возможно, моя латынь провинциальна, – пишет он, – но я едва ли мог промолчать о вещах, которые видел или о которых мне рассказывали сведущие люди». Подобные отсылки мы встречаем и в других сочинениях Григория.

Под провинциальностью Григорий понимал свою принадлежность к галльской провинции. Фактически он первым начинает жаловаться, если кто-то плохо говорит. Так, об обманщике из Бигора он пишет: «Он говорил на языке простолюдинов, его произношение невыразительно, он использовал грубые слова». О тех немногих случаях, когда Григорий отходил от своего родного языка и был вынужден прибегать к выхолощенной речи, он говорит как о неизбежном факте. Как мы увидим, Григорий иногда привлекает внимание к своим умеренным шуткам одной или