— Нам незачем драться. Тогда тебя целовал не я.
— Не гони! — рычит она.
— А сейчас — я, — резко хватаю ее за голову обеими руками, притягиваю к себе и целую. Вкус коралловых губ завладевает мной — и, кстати, он намного слаще шоколадного мороженого. Намного приятнее.
Она пробует вырваться — но слабо, и не выходит. Мои губы опаляет трепещущий жар, и готов поспорить, ее тоже. Один костер на нас двоих. Одно пламя, одна близость на два разных мира. Закрываю глаза, но последним, что вижу — как она тоже опускает веки. Окружающий нас шум — гудки автомобилей, лай собак, свист поднявшегося ветра — тонет в безмолвии между мной и ней. Растворяется в ускорившемся стуке наших сердец. Может, Оля не узнает, никогда не узнает меня, но… избить точно захочет еще сильнее! Ой, блин! Пора делать ноги!
— До скорого, — скидываю ее ослабевшие руки с груди и прыгаю в автобус.
Как раз вовремя — двери закрываются прямо перед моим носом, и железный удар сотрясает весь салон автобуса. Пассажиры испуганно вздрагивают. Трогаемся, сквозь приоткрытое окно слышу:
— Опять? Ты опять сделал это? Все! Ты — покойник! Слышишь? Артем Бесонов — я лично тебя урою!
Машу на прощание рукой, и это раззадоривает Олю кричать еще громче.
— Бесссоно-о-ов!
Постепенно стройные фигуры девушек на остановке уменьшаются и исчезают, следом утихает и сердитый крик. Я выдыхаю — фу-у-ух, оторвался. Улыбка долго не сходит с моего лица, так что мимические мышцы начинают болеть. Лене, конечно, со стороны Оли ничего не угрожает. Та и так чувствовала себя неловко из-за наезда перед сестренкой. Правда, поцелуй ей крышу снес напрочь — орала на всю улицу уже никого не стесняясь. Хе-хе, Кали такая Кали. Когда мы рвали в клочья орды кротосов, она была такой же безудержной.
Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.
* * *— Вот урод! — Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку — Своло… — Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется. — Негодяй, короче.
— Странно он был как-то одет, — задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. — Как будто в домашние футболку со штанами.
— Братик в них по больнице ходит, — кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова бы не смела ее трогать.
— В больнице? — вскидывает голову Оля. — Он лежит в больнице? Что-то серьезное?
— Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.
Рита переглядывается с Олей.
— Так значит, швы на его лице — это не после Игр? — спрашивает Рита. — Это из-за аварии?
— Ага.
Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ — нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?
— Вы только сильно не бейте братика, — просит вдруг Лена. — После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.
Есть — избить инвалида.
Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.
— Я не буду его бить. Обещаю, — успокоить девочку — все, что она теперь может. — Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?
— Зачем тебе? — прищуривает глаза Кира.
— Хочу извиниться, — Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.
* * *Вечером мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые — выбирайте что больше нравится.
— Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? — скучающе бросает кадр в белом пиджаке.
— Блондинка с надменным лицом? — уточняю. — Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.
— Ты гон не гони! — пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. — Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.
С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов — разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет — молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.
— У меня доказательства есть, — тянусь за отнятой камерой — в тумбочку ее убрал.
Третий гость — жирдяй в обтягивающей водолазке — шагает прямо ко мне. Хрустит жирными кулаками. Ммм, странно — казалось бы, его пальцы так заплыли прослойкой, что звукоизоляция вокруг костяшек стопроцентная, ай нет.
— Борь, походу, паря не поймет никак, — мычит жирдяй. — Давай поучим?
— Поучим-поучим, — кивает «белый пиджак». — Но не здесь — а то больница, место социально значимое. Сбегутся еще на шум доктора, зачем их отвлекать? Выйдем-ка для начала. Крысеныш, сам пойдешь?
— Сам, — пока что махнул я рукой на милое обращение к себе. В соседней палате тяжелобольные спят — не хочу никого растревожить.
Выходим дружной компанией в коридор, спускаемся на первый этаж. Со стороны регистрационной стойки раздается знакомый голос. Хе, не чаял так скоро ее услышать.
— Артем Бесонов в какой палате? — скидывает челку с глаз Оля и вдруг замечает меня. — Бесонов! А мы к тебе!
Вместе с ней пришли и подруги — розоволосая и с коротким каре.
— Снова драться? — улыбаюсь. — Извини, сегодня у меня очередь.
Киваю на гостей рядом. А те стоят, разглядывая девушек с открытыми ртами. Я и сам немного прифигеваю. Девушки сменили школьную форму на прогулочную одежду — блузки, приталенные кофточки, джинсовые юбки и гольфы, — на бережно распущенных волосах блестят розовые заколки. Еще с утра боевая и дерзкая Оля сейчас милая и смущенная.
— Нет, я не драться, — краснеет она.
— Тогда снова целоваться? — подмигиваю.
— Ах ты! — боевой задор возвращается к ней мигом, а вот краснота сходить с лица не желает.
— Артем, — серьезным тоном говорит розоволосая. — Ты сейчас сказал, что идешь с этими людьми драться?
— Ага, цыпа, — заявляет «пиджак»-Боря. — Колотить мы его идем, но вы можете с нами. Вас как раз трое, потом повеселимся шестером. Покатаемся, малышки, на моей «Волге».
— Что?! Малышки? — тут же вскипает Оля, но спокойная розоволосая опережает ее:
— Тогда мы с вами.
Я закатываю глаза, но молчу, иначе с места не сдвинемся.
Всей гурьбой вываливаемся на улицу, оставляем ворота больницы позади. Подходящий безлюдный проулок находится через двести метров. Жирдяй подталкивает меня к самому тупику — видимо, чтоб не сбежал, хе.
Но самое удивительное — три девушки подходят и заслоняют меня от поддатых мажоров.
— Какого? — бурчит Боря. — Не, малышки, резвиться с вами потом будем, сначала отшлепаем этого…
— Вместо Бесонова мы будем драться, — заявляет Оля, уперев руки в бока.
— Мы будем