Старик смотрел на меня злыми глазами и молчал. Потом дрожащими руками прицепил к ошейнику собаки поводок и приказал:
— Пальма, отпустить!
Старик с собакой ушли к Никитским воротам, а я сел на скамейку и стал думать, что скажу аталыкам[8].
«Нет, домой! Только в Кожеж! А деньги на билет?»
— Ахмед! — услышал я голос Леонида Петровича. Аталык возвращался из института.
Я встал, но не пошел к нему, а повернулся так, чтобы не было видно разодранных брюк.
— Что с тобой, мой мальчик? — спросил Леонид Петрович.
— Хочу домой, к дисе, — пробормотал я.
— Это мы потом решим, а сейчас рассказывай, что случилось?
Деться было некуда. Пришлось рассказывать.
Леонид Петрович долго молчал.
— Не могу похвалить тебя, батенька, за такие подвиги, — наконец сказал он, — я все понимаю, в твоем возрасте всякое может случиться… Ну ладно, идем домой.
Но повел меня Леонид Петрович не домой, а в магазин, и оттуда я вышел в новых простеньких брюках, а старые, разорванные собакой, нес в пакете.
— Анне Сергеевне происшествие надо объяснить поделикатнее! Женщины — народ беспокойный!
Предупреждение Леонида Петровича я понял по-своему. Анна Сергеевна, наверное, пожалела бы денег на новые брюки и стала бы ругать меня. Конечно, она казалась мне доброй, но Леонид Петрович, наверное, не зря меня предупреждает. Я вдруг почувствовал к ней недоверие. Мы пришли домой, Анна Сергеевна хлопотала на кухне. Она никакого внимания не обратила на мои новые брюки, и я облегченно вздохнул, но тут заметил на столе извещение о штрафе за мой злополучный прыжок с трамвая.
«Если не отпустят в Кожеж, сбегу», — мелькнула у меня в голове отчаянная мысль.
Я сидел в столовой мрачный, готовый выслушать нотацию Анны Сергеевны. Но, к моему удивлению, она обняла меня и поцеловала.
— Ничего… Штраф — пустяки… Главное — цел и невредим.
«Вот тебе и злая», — подумал я.
Анна Сергеевна, ласково глядя мне в глаза, продолжала:
— Тебе просто хотелось проверить свою смелость. Правда? Но уж больше ты не будешь, да?
Я и сам уже дал себе слово — не огорчать аталыков.
После этого случая Анна Сергеевна несколько дней подряд брала меня с собой на работу. Я уже знал весь музей назубок.
Однажды я спросил у Леонида Петровича:
— А нельзя ли мне побывать в вашем институте?
— Что ж, это идея! Не только можно, но и нужно! Ты увидишь там свой Кожеж, своих односельчан и многое другое!
Я не понимал, как можно увидеть Кожеж в Москве. Но с тем бóльшим нетерпением ожидал обещанного чуда.
Утром встал на заре, оделся во все новое и сел у двери столовой, чтобы Леонид Петрович случайно не забыл обо мне.
— Как, ты уже готов? — удивилась Анна Сергеевна.
Она подала завтрак. Я ел так быстро, что Леонид Петрович тотчас же заметил мое нетерпение.
— Теперь я вижу: наш кан действительно скучает по Кожежу, — сказал он жене.
Анна Сергеевна провожала нас до самых дверей, напутствовала так, словно мы уезжали куда-то очень далеко:
«Леня, следи за ним, не оставляй одного!», «Леня, не забудь покормить Ахмеда!».
В институте Леонид Петрович ввел меня в просторную комнату и сказал:
— Вот, батенька, посмотри на свой Кожеж.
Я увидел большой стол, на котором было расставлено игрушечное селение из крохотных домиков с хлевами, конюшнями, коновязями и плетнями. Улички были кривые, шириной в полпальца, а поперек селения протекала река, сделанная из стекла, с камнями и скалами по берегам.
Я осмотрел селение со всех сторон, но не нашел ничего похожего на наш Кожеж. Уж очень убогими были эти игрушечные строения, да и домики, крытые чем-то вроде камыша или соломы, совсем непохожи на кожежские дома. Наш Кожеж весь черепичный…
— Это не Кожеж, — обиженно сказал я.
— А ты теперь посмотри вот сюда. — И Леонид Петрович подвел меня к другому столу.
Я нехотя взглянул и вздрогнул: это действительно был наш Кожеж, только смотрел я на него словно с птичьего полета. Вот они, наши улицы и переулки, вот моя школа.
— Кожеж! Кожеж!
— И там тоже Кожеж, только он был таким в 1923 году, а это макет 1940 года…
Я долго искал наш домик. Он должен был находиться недалеко от мечети, но, должно быть, тот, кто делал этот макет Кожежа, забыл о домике учителя Наурзокова…
Потом я рассматривал толстый альбом «Типы горцев Северного Кавказа». В альбоме я вдруг увидел наших соседей Пшибия Кудабердокова и Дамжуко Гукетлова. А чуть дальше… дису. Да, моя мать, молодая, красивая, в парчовом платье с позолоченным нагрудником, затянутая золотым поясом, смотрела на меня мягким, добрым взглядом, словно спрашивала: «Каково тебе там, сынок?» И я ответил тихо, чтобы не услышал Леонид Петрович: «Хорошо, диса! Только хочется домой, к тебе, в Кожеж!»
Теперь я часто ездил с Леонидом Петровичем в институт. Его товарищи по работе, очень важные, здоровались со мной за руку и каждый раз спрашивали: «Как поживаешь, джигит?»
Из рогатки я больше не стрелял, милиционера не дразнил, и Леонид Петрович иногда давал мне нести свой портфель.
В институте у Леонида Петровича мне нравилось больше, чем в музее Анны Сергеевны…
…И В ШКОЛЕ
Наступил первый день сентября, пасмурный, холодный.
Анна Сергеевна, как маленького, вела меня за руку и без умолку расхваливала моих учителей и школу, где я буду учиться. Но я не слушал ее и думал о своей, о Кожежской школе, где все было привычно, о матери, по которой скучал, и, конечно, о новой школе, где у меня нет ни знакомых учителей, ни знакомых ребят. Никого! Пугало новое, неизвестное… и русский язык, который я знал плохо.
Первые недели в школе я был тихим и неразговорчивым. Но все-таки ребята вытянули из меня и про Кавказские горы, и про Кожеж, и про моих аталыков.
То ли из жалости, то ли из интереса к кавказцу ребята нашего седьмого класса «Б» дружески отнеслись ко мне с самого начала. Мой сосед по парте Сережа-петушок, непоседа и драчун, не только сам не трогал меня, но и оберегал от других. Подружился я и с Вовкой. Он сидел позади нас. Это был тихий мальчик с голубыми ясными глазами на веснушчатом лице. Вовка был заядлым книголюбом. Всегда и везде его видели с книгой. Он читал на переменах, не обращая внимания на шум и крики, на уроках, спрятав книгу в парту, на улице…
Уже через два месяца у меня было много друзей, ребята нашего класса полюбили меня. А вот с учебой дела шли плохо.
Прозвенел последний звонок. Классная руководительница Евгения Константиновна сказала, что директор школы хочет меня видеть. Сердце мое екнуло.
Конечно, не я один догадывался о причине вызова. Все ребята в классе знали, что