Дом из серого камня состоял всего из двух этажей. Фасад был густо увит ярко-зеленой лианой с ажурными листьями, похожими на ворох пушистой паутины. Когда листья шевелились от легкого ветра, казалось, что по стене стелется зеленоватый туман.
Когда теперь доведется увидеть эту привычную картину в следующий раз?..
Элейн вошла в холл, скользнула взглядом по скалящимся с потолка и стен каменным чудовищам, которые иногда лениво шевелили лапами или помахивали хвостами, и прошла через это темное помещение в столовую, откуда доносился голос воспитателя, бормочущий заклинания.
— Я приготовил все, что мог, — встретил ее Эреол. — Я слишком ослаблен. Прости. Все, на что я пока способен, — это вадриты и немного защитных чар. Изменение сознания Тамеанов было моим пределом.
— Я знаю. — Элейн прошла между массивными резными шкафами, доверху набитыми компонентами для зелий, и села у стола рядом с Эреолом. — Я верну себе власть, ты получишь монополию на вадриты в Ивстане, а может быть, и в Угларе… даже скорее всего, потому что глупо ограничиваться возвратом старого, если можно получить все королевство. И постепенно восстановишь могущество. Никакой благотворительности, только выгода. Я помню, чему ты меня учил.
Колдун поднял голову от пестрой кучки разноцветных амулетов-вадритов на гладком золотисто-коричневом столе. Странно было думать, что вся игра разворачивается во многом из-за них. Но без них колдуны не обладали бы и половиной своего могущества. Вадриты сильно разнились в цене в зависимости от предоставляемого ими вида магии, но приносили неизменную прибыль. И деньгами, и энергией.
Вот только когда Кервелин с помощью ЛʼАррадона захватил Ивстан, а затем и весь континент от Бастионных гор до спуска к океану, вадриты Эреола пропали из тамошних лавок. А продаж через океан с помощью Детей моря хватало только, чтобы кое-как протянуть на минимальном магическом уровне.
— Иногда я думаю, что обучил тебя на свою голову, — усмехнулся Эреол, и у губ его на миг проступили озорные складки. Никто не знал точно, сколько сотен лет колдун живет за счет взаимообмена энергиями — жизненной и магической — с простыми людьми, но выглядел он максимум на двадцать семь — тридцать. — Хотя так думать опасно, потому что ты мало на что способна в одиночку.
— Ты же будешь рядом, — недовольно передернула плечами Элейн. — Будешь советовать, подсказывать, помогать и что там еще положено.
— И ты будешь слушаться, — жестко добавил Эреол, — потому что ни тебе, ни мне, ни кому-либо еще не по зубам тягаться со всем королевским двором одновременно. Будь у меня хоть немного больше сил, я бы проник туда с тобой. Но защитная магия ЛʼАррадона меня моментально распознает, так что советы — это единственное, на что я сейчас гожусь.
В его голосе проскользнула злая горечь. Элейн хорошо знала, кем он был до ивстано-угларской войны. Да, познавшему вкус силы трудно смиряться… И, глядя ему в глаза, она видела, что он хорошо понимает то, что с каждой новой частью плана становилось все более ясным и ей. Их затея была просто жестом отчаяния.
Какая наивность — верить, что можно проникнуть во дворец под видом фрейлины и что-то изменить! Использовать вадриты, строить козни, пытаться плести интриги — жалкие попытки, обреченные на провал заранее, ведь двор был сплоченным как никогда, а для заговора нужно как минимум две стороны, объединенные общей целью. То, что планировали Элейн с Эреолом, было сущими мелочами в масштабах реальной политики. А сами они, лишенная прав принцесса и утративший силу колдун, — детьми в масштабах жизни. Может быть, поэтому трудно было воспринимать его как старшего. Она слишком хорошо видела его бессилие.
— Брось, — Элейн провела рукой по его растрепанным черным волосам, убранным в хвост. — Я все же надеюсь, что мы сможем устранить Лерринтов. Может быть, не сразу. Но ЛʼАррадон и его марионетка Кервелин получат по заслугам. А с ними и эта лицемерная дрянь, моя матушка, — скривилась она.
— Не спеши судить, — веско произнес Эреол. — Ты не знаешь всей правды.
— Я знаю, что «Вистария, вдовствующая экс-королева Ивстана, сочеталась законным браком с нашим королем и повелителем Кервелином IV Угларским и Первым императором Амоннина, Континента Бастионных гор…» — процитировала Элейн по памяти объявление из газеты. Она отлично помнила каждую деталь того, что произошло в утро падения Кадмара. Остальное узнала после — на следующий же день. Эреол не считал нужным беречь детскую психику. Иначе из девочки не выросла бы принцесса, готовая в будущем взять бразды правления в свои руки. Еще не ставшая жесткой, расчетливой и циничной, какой он хотел ее видеть, но уже растерявшая обременительные понятия о благородстве.
Такая же, как он сам.
Она узнала и о резне в столице, и о том, что младшая сестра София была убита, но труп бросили в горах и даже не похоронили, — типичный жест пренебрежения угларцев. Она узнавала все — газеты документировали каждую деталь, каждую перемену в Объединенном Угларском Королевстве острым мелким шрифтом, обрамленным узорами из вязи, фиксировали любой шаг нового короля — единственного монарха королевства-империи Кервелина Четвертого Лерринта — во множестве виньеток. Эреол каждый день выбирался за газетами, изменив внешность. И каждый день рассказывал и показывал Элейн, кто и что у нее отнял. Ненависть и решимость копились, переполняя чашу. Все было готово уже давно, оставалось дождаться подходящего случая. И отправка в Кадмар единственной дочери графа Тамеана стала лучшей возможностью. Семья графа жила обособленно, выезд ко двору стал первым за долгое время, сам Тамеан слыл отшельником, и никто бы не удивился, что дочерей вдруг оказалось две, а не одна. В том числе и родня…
Только Элейн знала, что после этого вмешательства в память и восприятие стольких людей сразу Эреол пролежал без сил неделю, не в состоянии не то что колдовать, но даже поднести ко рту кубок. Помощь он отвергал, никого к себе не допускал. Зализал раны и продолжил борьбу.
Его личный пример стал намного лучшим уроком, чем десятки устных наставлений.
— Ненадежно, — она тряхнула головой, обнаружив, что уже с минуту изучает смуглые пальцы Эреола, выводящие в воздухе над вадритами странные узоры. — Мне слабо верится, что можно разобщить министров и посеять недоверие, всего лишь манипулируя их бумагами.
— Дело не в бумагах. Я знаю Кервелина, Элейн, пусть тебе это