– Хорош хвастаться, давайте греться. А то в такой холод все мое хозяйство сведет, – сказал Кэйсукэ, потирая руки.
– Погоди, не гони. В этом деле главное – порядок. Первым делом все рассчитать, проверить, не упустил ли чего, а уж потом не спеша поджигать. Засуетишься – ничего хорошего не выйдет. Поспешишь – людей насмешишь.
– Ага, не суетись под клиентом.
– Молод еще такие шуточки отпускать, – покачал головой Миякэ.
Толстое бревно и несколько обломков он искусно составил в какую-то авангардную скульптуру. Потом отошел на несколько шагов, внимательно осмотрел конструкцию, что-то поправил, опять подался назад и окинул бревна внимательным взглядом – и так несколько раз, как обычно. Видя, как сложены дрова, он наглядно представлял, как они будут гореть. Так же скульптор, глядя на камень, видит сокрытую в нем фигуру.
Наконец бревна приняли нужное положение, и Миякэ кивнул самому себе: «Теперь другое дело!» Затем свернул и засунул под самый низ припасенную газету. И зажег огонь обычной пластмассовой зажигалкой. Дзюнко достала из кармана сигарету, сунула ее в рот и чиркнула спичкой. Прищурившись, она уставилась в спину Миякэ, на его лысеющий затылок. Вот самый напряженный момент. Разгорится или нет? И как будет полыхать дальше?
Двое молча всматривались в гору бревен. Огонь охватил газету, она исчезла в пламени, но вскоре вся почернела и потухла. И больше ничего. «Не получилось, – подумала Дзюнко. – Видимо, бревна слишком сырые». Она уже было отчаялась, но тут вверх потянулась жилка белого дыма – верный знак огня. Ветра не было, и дымок поднимался вверх сплошной тонкой струйкой. Где-то загорелось, но где – пока не видно.
Никто ничего не говорил и даже Кэйсукэ закрыл рот. Он сунул руки в карманы, Миякэ присел на корточки, а Дзюнко скрестила руки на груди и лишь иногда, как бы вспоминая о сигарете, затягивалась.
Как обычно, Дзюнко думала о «Костре» Джека Лондона. Рассказ о том, как человек где-то в глубине Аляски пытается развести огонь. Не разведет – замерзнет насмерть. А солнце клонится к горизонту. Вообще Дзюнко читала мало, но эту книгу, заданную на летние каникулы, перечитала несколько раз. Вся сцена живо и естественно вставала у нее перед глазами. Биение сердца, страх, надежду и отчаяние человека на краю гибели она чувствовала так, будто это происходило с ней самой. Но важнее всего в истории – то, что человек на самом деле искал смерти. Она это знала. Причину объяснить не могла, но с самого начала понимала это. Путник на самом деле жаждал смерти. Он знал, что это для него – подходящий конец. Но несмотря ни на что, боролся изо всех сил. Чтобы выжить, ему предстояло побороть превосходящего противника. Дзюнко до глубины души потрясло именно это принципиальное противоречие где-то в середине рассказа.
Преподаватель высмеял ее мнение. С удивлением спросил: «С какой это стати герой ищет смерти? Что-то новенькое. Весьма и весьма оригинально». Отрывок из сочинения Дзюнко он зачитал вслух, и весь класс засмеялся.
Но Дзюнко знала точно. Ошибаются они все. Ведь если это не так, почему концовка у рассказа – такая тихая и красивая.
– Кажется, погас? – робко поинтересовался Кэйсукэ.
– Все в порядке, нет. Силу набирает, сейчас разгорится. Дым ведь не прекращается? Как там говорится: «нет дыма без огня».
– Без крови не стоит.
– Тебе что, не о чем больше подумать? – удивился Миякэ.
– Вы что, серьезно знаете, что огонь не погас?
– Знаю. Сейчас раз – и вспыхнет.
– Интересно, где вы набрались этих премудростей?
– Какие там премудрости. Научился, когда мальцом был бойскаутом. Что-что, а костер разводить там не хочешь – а научат.
– Ого, – воскликнул Кэйсукэ, – выходит, бойскаутом были?
– Не только от них, конечно. Видимо, есть какой-то дар. Ну то есть – я развожу костры лучше обычных людей.
– Интересное умение, но денег за него не выручишь.
– Этот точно, денег не выручишь, – улыбнулся Миякэ.
Как он и предсказывал, вскоре в глубине показалось пламя. Начали потрескивать дрова. Дзюнко с облегчением перевела дух. Теперь уж точно беспокоиться нечего. Костер разгорается. Еще немного, и они втроем протянут к нему замерзшие руки. Некоторое время делать ничего не нужно, достаточно лишь следить за огнем, набирающим силу. «Пятьсот веков назад древние люди, пожалуй, грели руки у огня с таким же настроением», – подумала Дзюнко.
– Вы, кажется, говорили, что родом из Кобэ? – как бы внезапно вспомнив, спросил Кэйсукэ. – Как, никто из родственников не пострадал?
– Даже не знаю. У меня ни с кем уже не осталось ничего общего. Дело давнее.
– Давнее – недавнее, а акцент ничуть не слабее.
– Что, правда? Сам я как-то не замечаю.
– Если это не кансайский акцент, тогда по-каковски я сейчас говорю, да?
– Не умеешь говорить на кансайском диалекте – не берись. Еще не хватало, чтоб его коверкали люди из Ибараки. У вас куда лучше выходит гонять с флагами на мотоциклах[3]… когда урожай соберете.
– Ничего себе, тихоня Миякэ, а за словом в карман не лезет. Нехорошо – чуть что обижать простодушных пиплов Северного Канто[4], – сказал Кэйсукэ. – А если серьезно, с ними все в порядке? Наверняка, кто-то остался. Вы как, новости смотрите?
– Давай не будем, – прервал его Миякэ. – Хлебнешь виски?
– Не откажусь.
– А ты, Дзюн-тян?
– Немножко.
Миякэ вынул из кармана кожаной куртки тонкую металлическую флягу и передал Кэйсукэ. Тот открутил крышку и, не прижимая к губам, залпом глотнул.
– Хорошо! – крякнул он, переводя дух. – Однозначно «сингл молт», двадцать один год выдержки. Бочка – дубовая, слышится шотландский прибой и дыхание ангелов.
– Дурень, не мели чушь. Обычный «Сантори» из квадратной бутылки.
Дзюнко взяла фляжку у Кэйсукэ и налила в крышечку, а потом сделала несколько крохотных глотков, словно лакая. Немного скривилась, чувствуя, как теплая жидкость перетекает из пищевода в желудок. По телу заструилось тепло. Выпил и Миякэ, затем опять передал флягу Кэйсукэ, и тот не заставил себя ждать. Пока фляга кочевала из рук в руки, огонь разгорелся, превратившись в настоящий костер. Но не быстро, постепенно, как и замышлял Миякэ. И в этом была его прелесть. Пламя расширялось мягко и нежно. Как выверенные ласки, неспешно и очень аккуратно. Это пламя – для того, чтобы согревать сердца людей.
Как всегда стоя перед костром, Дзюнко умолкала. Она лишь изредка меняла позу, но больше не шевелилась Это пламя молчаливо принимало разные предметы поглотало их и, казалось, прощало. «Как и должно быть в настоящей семье», – думала Дзюнко.
Она приехала в этот городок префектуры Ибараки в мае выпускного класса. Сняла с книжки отца триста тысяч иен, набила сумку «бостон» одеждой, сколько поместилось, и ушла из дому. Уехала с вокзала своего города Токородзава, сменила несколько поездов и оказалась в Ибараки – маленьком городке на побережье. О нем она прежде