— То есть?
— Возможно, весь этот разгром вовсе не связан со смертью вашего друга, — развил Боденштайн свою мысль. — Мы предполагаем, что его смерть наступила во вторник вечером, после этого дом целый день простоял открытым.
Во дворе залаяли собаки, хлопнула дверца машины и в дверях появились сотрудники криминального отдела.
— Понимаю, — Эстер взглянула на Боденштайна покрасневшими глазами и пожала плечами. — Конечно, я сообщу вам. Еще что-нибудь?
— Нам было бы очень интересно узнать, с кем у вашего друга в последнее время были ссоры или возникали проблемы. — Боденштайн протянул женщине свою визитку.
Она мельком взглянула на нее, потом подняла голову и спросила:
— Это ведь не несчастный случай, да?
— Да, — сказал Оливер, — скорее всего, не несчастный случай.
Пия приехала в особняк на аллее Кеннеди в Заксенхаузене, [1]где находился институт судебной медицины, в половине третьего. Она хорошо ориентировалась внутри. За шестнадцать лет своего замужества Пия много часов провела в подвальных помещениях института, поскольку Хеннинг относился к тому типу ученых, которые полностью поглощены своими исследованиями. Государственный прокурор Валерия Лоблих приехала незадолго до Пии. Обнаженное тело Паули лежало на металлическом столе под ярким светом ламп; оторванные части тела разложил в соответствии с анатомией Ронни Беме, ассистент Хеннинга. Пахло так, что дышать было трудно.
— Конечности оторваны сенокосилкой? — осведомилась Пия, надев халат и маску.
— Да, несомненно. — Кирххоф склонился над телом, сантиметр за сантиметром разглядывая кожу в лупу. — Кроме того, он все-таки был уже мертв, когда это случилось. После первого осмотра поверхности тела я пришел к выводу, что за последние двадцать четыре часа его как минимум один раз переносили. Смертельными определенно стали повреждения головы. Вон там рентгеновские снимки.
Доктор кивнул на негатоскоп — планшет с подсветкой.
— Он мог упасть с велосипеда? — спросила прокурорша, эффектная брюнетка чуть за тридцать. Несмотря на жару, она была в шикарном блейзере, очень короткой узкой мини-юбке и колготках.
— Вы вообще меня слушаете? Я же только что сказал, что тело перемещали. — В голосе Кирххофа послышалось раздражение. — Как он мог, насмерть разбившись в результате падения с велосипеда, переместиться самостоятельно?
Пия и Ронни многозначительно переглянулись. Они тоже раньше спрашивали, не подумав, и получали едкие отповеди. Хеннинг Кирххоф был блестящим судмедэкспертом, но не слишком обходительным человеком. Однако прокурора Лоблих было не так просто смутить.
— Я не спрашивала, умер ли он, упав с велосипеда, — возразила она как ни в чем не бывало. — Я спросила, мог ли он упасть с велосипеда.
Доктор Кирххоф взглянул на нее.
— Действительно, — признал он. — Паули не падал с велосипеда, потому что тогда у него были бы ссадины на костяшках пальцев и других частях тела, а их нет.
— Спасибо, вы очень любезны, доктор Кирххоф.
Пия смотрела, как ловко и быстро Хеннинг одним движением вскрыл грудную клетку трупа, воспользовавшись реберными ножницами, чтобы добраться до внутренних органов. Она знала порядок вскрытия, который строго следовал протоколу. Каждое движение руки и все заключения о состоянии тела Хеннинг комментировал в микрофон, закрепленный на гибком держателе вокруг шеи. Позднее секретарша напечатает отчет в соответствии с записью. Ронни взвешивал и измерял изъятые органы, записывая полученные данные.
— Steatosis hepatic — и это у вегетарианца! — заявил Хеннинг и с ехидной улыбкой сунул орган прямо под нос прокурорше. — Вы знаете, что это значит?
— Ожирение печени, — невозмутимо улыбнулась прокурор Лоблих. — Не трудитесь, доктор Кирххоф, я не доставлю вам такой радости — не упаду в обморок.
Судмедэксперт миллиметр за миллиметром исследовал с лупой тщательно обритый череп, пинцетом извлек из раны крошечную частичку и положил ее в пластиковую чашку, которую Ронни тут же подписал, — для дальнейшего изучения в лаборатории.
— Голову пробили тупым предметом, — заключил Кирххоф. — На передних краях пролома на черепе есть следы металла и ржавчины. Повреждения задней части головы обусловлены падением.
Он скальпелем надрезал кожу в задней части черепа, натянул ее на лицо трупа и исследовал кости черепа.
— Картина характерна для двойного перелома, — прокомментировал Кирххоф. — Сначала последовал удар, потом кости черепа треснули в результате падения.
— Это вызвало смерть? — отважилась спросить Пия.
— Не обязательно. — Кирххоф взял электропилу и вскрыл череп. — Часто повреждения такого рода ведут к внутренним кровоизлияниям, развивается набухание и отек мозга. Рост внутричерепного давления вызывает паралич дыхания, затем остановку кровообращения и, как следствие, клиническую смерть. Все это может происходить сравнительно быстро или же длиться часами.
— Это означает, что он мог жить еще какое-то время после травмы?
Хеннинг достал мозг из черепа, критически его осмотрел и отрезал маленький кружочек.
— Никакого кровоизлияния, — наконец произнес он, передавая мозг Ронни, и наклонился вперед, чтобы исследовать череп изнутри. Потом отложил голову трупа, подошел к негатоскопу, еще раз внимательно рассмотрел снимки и наконец произнес: — Он быстро умер. В результате падения случился перелом позвоночника и основания черепа, тут же последовала смерть.
Криминалисты еще работали в кухне и кабинете, когда Эстер Шмит была уже готова ответить на некоторые вопросы. Боденштайну всегда было неловко заставлять отвечать на вопросы людей, только что переживших болезненную утрату и находящихся в состоянии шока, но он на личном опыте убедился, что основное узнаешь из этих первых бесед.
— Где вы нашли Улли? — спросила Эстер.
— Рядом с «Опель-Цоо» в Кронберге, — ответил Боденштайн и увидел, как недоверчиво и в изумлении расширились глаза женщины.
— Около «Опель-Цоо»? Наверняка это директор зоопарка приложил руку. Он ненавидел Улли, потому что тот всегда тыкал его носом: мол, содержание в зоопарке — это издевательство над животными. Пару недель назад он меня чуть не переехал, совершенно намеренно, — сказала она злобно. — Мы раздавали листовки на парковке перед зоопарком, и тут заявился он на своем внедорожнике. Угрожал нам, что своими руками порвет нас на мелкие кусочки и скормит своим волкам, если через десять секунд мы не уберемся с парковки.
Боденштайн внимательно слушал.
— В прошлое воскресенье он запретил Улли входить в зоопарк, — продолжала Эстер. — Говорю вам, этот человек способен на все.
Боденштайну казалось иначе. Зандер, возможно, эмоционален и импульсивен, но из этого вовсе не следует, что он убийца.
— Какая-то женщина оставила на автоответчике весьма недружелюбное сообщение, — сказал он. — Кто это мог быть?
— Наверное, бывшая жена Улли, эта Марайке, — ответила Эстер с неприязнью. — После развода она снова вышла замуж, за архитектора из Бад-Зодена. Они с мужем штампуют эти жилые бункера, один за другим. Здесь они уже понастроили целую улицу, а теперь нацелились на этот участок.
— Мне показалось, что она угрожала господину Паули, — продолжил Боденштайн. — Она упоминала об адвокате.
— Они с Улли унаследовали землю с домом в равных частях, — подтвердила Эстер. — Когда Марайке ушла, она все оставила Улли. Но потом быстро об этом пожалела. Теперь она хочет все вернуть. Тяжба длится уже год.
— Она предъявила господину Паули ультиматум, угрожая, что может что-то случиться. — Боденштайн