Он потянулся налить ей вина, не заметив, что ее бокал и так полон.
— Люблю. Знаешь, я даже хотела написать для «Elan» о том, какой кайф погружаться… не на курортах, а там, где под водой никто не мешает. Белиз, Гондурас. Или побережье Красного моря. Судан, например…
Феррамо всплеснул руками:
— Оливия! Ты просто должна приехать ко мне на Гендурас! У меня там отель. Ты обязательно должна у меня побывать. Тамошние острова — это нечто! Представь только: скальные скаты, уходящие на сотни метров в глубину, пещеры. Всякая живность под водой — такой больше нигде не увидишь! Ты просто должна договориться со своим журналом, чтобы они заказали тебе этот материал! А потом поедешь в Судан. Знаешь, как там красиво? Самые красивые пейзажи в мире! Совершенно дикие места. Тебе надо туда приехать, посмотреть. Я завтра уезжаю на Гондурас. Позвони в журнал — и поехали вместе! Будешь моей гостьей.
— Угу, — без энтузиазма отозвалась Оливия. — Есть только одна небольшая загвоздка.
— Ну? Что такое?
— Меня выперли с работы.
— Не понял? Они тебя… Уволили?!
Оливия внимательно следила за Феррамо: играет или нет?
— Именно, что уволили. Кто-то из этого твоего пиарного агентства позвонил редакторше и вякнул, что я стучала на тебя в ФБР.
На мгновение Пьер потерял самообладание, — но быстро с собой справился:
— Ты? Звонила… в ФБР? Что за чушь?
— Чушь, конечно. Только — кто-то насажал мне в номер жучков и прослушивал меня: как я говорю сама с собой. Пойми, — Оливия наклонилась к нему, — Пьер, все, как есть, — попробуй понять. Я ведь мучилась: что же произошло в Майами? Мы говорили с тобой на крыше — ты так не хотел, чтобы я ходила утром к «ОкеанОтелю»… Так не хотел… А когда он взорвался, — ты ведь уехал из города. И почему ты сказал, что ты француз, — я ведь слышала, как ты говорил по-арабски! Я… я была так растеряна. Говорила сама с собой — знаешь, как это бывает, когда надо выговориться, — а кто-то подслушал… Кто-то напихал жучков мне в комнату!
— Слушай, ты уверена, что у тебя поставили прослушку?
— Я нашла чип, установленный на телефоне…
Его ноздри хищно вздрогнули.
— Оливия, дорогая, — я… я очень сочувствую. Знаешь… Ума не приложу — кому это понадобилось. Чего ради?! Я давно знаю, что этот мир сбрендил…
— Ты понимаешь, почему…
— Да понимаю я! Ты журналистка, языки знаешь… Привыкла задавать вопросы. А я — я выгляжу подозрительно, да? Но… Ты бы ведь не сидела тут, если бы… Если бы это было правдой… Нет?
— Ну… Безумие бывает разным… — Оливии не хотелось лгать.
— А теперь ты потеряла работу?
— Работу… Не знаю… Я ведь не в штате у них, — так, писала кое-что иногда… Пока кто-то из твоих пиарщиков не позвонил им…
— Слушай, с этим я разберусь. Дай мне их телефон, этого твоего журнала: я позвоню им с утра и выясню… Что за черт! Извини, право — дурь какая-то!
«Э-ээ… Похоже, я втюрилась… Причем по уши, — подумала Оливия. — И плевать мне, террорист ты, или как… Я смахиваю на одну из тех баб, что западают на всяких там партизанских вождей. Или на похитителей. Их похищают, а они слюни пускают… Стокгольмский синдром… Еще немного — и меня начнут ставить в пример в репортажах, вроде тех, что в «Женском часе»: удостоюсь пары минут эфирного времени».
Феррамо взял ее руку в свои и посмотрел в глаза. Он и правда был по-настоящему красив: нежный, добрый, щедрый, — а сколько шарма!
— Ты приедешь? В Гондурас? Я пришлю за тобой самолет — будешь моей гостьей.
Чего ей стоило отказаться!
— Нет! Это… Это здорово, но я не могу пользоваться такими вещами, когда пишу статью. Понимаешь — а вдруг я напишу, а тебе что-то не понравится? И что тогда с этим делать? Я же должна быть беспристрастной.
— Да? А как насчет беспристрастности сейчас? Ты же приняла приглашение на обед.
— Ну я лее не пишу о тебе статью!
— Правда? Жаль… Я-то думал, ты сделаешь из меня звезду…
— Да? А я думала, ты единственный человек в Лос-Анджелесе, у кого к звездной болезни иммунитет. «Нет, покуда я жива, я не буду о тебе писать!»
— Мне кажется, в этом списке первое место можно отдать тебе, разве нет?
Он протянул руку и осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Карие глаза встретили ее взгляд. На касание его губ Оливия ответила дрожью всего тела.
— Мисс Джоулз, — пробормотал Феррамо. — Вы так прекрасны в своей невозмутимости… Настоящая англичанка.
Он встал, взял ее за руку, помогая подняться — и вышел с ней на палубу.
— Останешься здесь со мной на ночь? — спросил он, чуть наклонив голову и глядя на нее сверху вниз.
— Не рано ли? — отозвалась она, со сладкой истомой чувствуя, как Пьер Феррамо прижимает ее голову к своей груди. Оливия почувствовала себя под надежной защитой… Он слегка взъерошил ей волосы.
— Я… я понимаю… — слышно было только слабое биение волн о борт яхты. — Но ты приедешь в Гондурас?
— Я подумаю, — слабо шепнула она в ответ.
22
Лос-Анджелес
— До которая терминал тебя?
Оливия улыбнулась: Господи, что за английский… За окнами такси мелькали нефтяные вышки. Похожие на осликов силуэты качалок двигались: вверх-вниз, вверх-вниз… Все это больше напоминало Ирак, чем пригороды Лос-Анджелеса.
— До которая терминал тебя? — повторил свой вопрос водила. — Терминал? Твоя — международная? Или местная? Какой самолет нужен?
— Э-э-э… — Оливия совершенно не представляла, куда же именно она собирается лететь. — Э-э-э… Международная.
Солнце садилось в облака. Роскошное буйство красок, просящееся на картину маслом: телеграфные провода на фоне алого шара на горизонте. Оливия поймала себя на обычной ностальгии по Лос-Анджелесу и Америке: той Америке, где пустыни, автозаправки, вечерние автострады, где жизнь опять и опять начинается заново.
— Какой самолет нужен?
«Господи, да помолчи ты! Откуда я знаю? Я сама еще не решила!»
Оливия сделала над собой усилие: она должна думать четко и разумно. Проблема, стоящая перед ней, проще некуда: ее угораздило влюбиться. С кем не случается… Только вот — ее угораздило втюриться в террориста. Международного масштаба. Все симптомы влюбленности налицо: мозги задействованы на тридцать процентов, остальные семьдесят перебирают фантазии и воспоминания. Всякий раз, когда Оливия Джоулз спокойно и трезво пыталась оценить ситуацию и составить какой-никакой план действий, сознание сбоило и выдавало ей кучу картинок из серии — будущая жизнь с Феррамо: погружение с аквалангом в кристально-прозрачные воды Карибского моря, объятия в бедуинском шатре где-нибудь в пустыне Судана и в качестве апофеоза — замужество, светская жизнь а'1а Грейс Келли и князь Ренье — дворцы, яхты, приемы. Под ее влиянием Феррамо изменит строй мыслей: из террориста станет великим режиссером, филантропом, почетным доктором