— Да, надо произнести тост! — сказал он и решил открыть бутылку шампанского.

Она следила за его действиями, нащупывая спрятанную в шов платья шляпную булавку и стараясь прикинуть, что сейчас произойдет. Итак, у нее появилась возможность напоить его и выведать, что у него на уме. Она оглядела комнату: на письменном столе стоял закрытый переносной компьютер.

Феррамо действительно вознамерился открыть бутылку «Кристалла», но никак не мог справиться с пробкой. Он явно не привык открывать бутылки с шампанским и вообще разбираться во всех этих гребаных штучках. Оливия поймала себя на том, что смотрит на него с ободряющей улыбкой — так смотрят на заику, который силится произнести следующее слово, а у него все не получается. Вдруг пробка, хлопнув, стрельнула в потолок, и мощная струя шампанского забила из горлышка, заливая его руку, столик, салфетки, кактус и поднос с канапе. Изрыгая непонятные проклятия, он принялся хватать и отшвыривать все без разбору.

— Пьер, Пьер, — Оливия схватила салфетку и стала вытирать лужицы. — Успокойся. Все хорошо. Я сейчас возьму их… — она подняла фужеры и направилась к бару с мойкой, — …сполосну, и они будут чистенькие. О-о, какие красивые бокальчики. Из Праги? — не умолкая ни на минуту, она вымыла их горячей водой, потом ополоснула снаружи и внутри.

— Да, — сказал он. — Это богемский хрусталь. Вижу, ты знаток прекрасного. Я тоже.

При этих словах Оливия снова чуть не расхохоталась. Похоже, арабский ум так же изобретателен, как реклама в телемагазине.

Она снова поставила бокалы на кофейный столик, на всякий случай взяв бокал Феррамо себе. Она внимательно присматривалась к его жестам, надеясь заметить в его поведении что-либо, что выдало бы в нем отравителя. Но Пьер вел себя скорее как алкоголик, которому не терпится опрокинуть первую вечернюю рюмашку.

— Надо сказать тост, — проговорил он. — За нашу встречу.

Очень серьезно посмотрел — и мигом осушил бокал шампанского, словно казак на состязании, кто больше выпьет водки.

«Он что, не знает, что шампанское так не пьют?» — удивилась Оливия. И вспомнила мать Кейт, убежденную трезвенницу, которая, предлагая гостю джин с тоником, спешила наполнить стакан до краев чистым джином, а на бутылку с тоником лишь кивала.

— А теперь поедим. Нам о многом надо поговорить.

Пьер направился на террасу, а она быстренько вылила содержимое своего бокала в горшок с кактусом. Феррамо, как делает всякий хорошо вышколенный официант, чуть отодвинул от стола ее стул, приглашая сесть. Оливия села, ожидая, что теперь он придвинет стул ловким движением, как опять-таки сделал бы хорошо выученный официант, да только он что-то не так понял, и она плюхнулась прямо на пол. Смех и слезы, подумала девушка, но смеяться не стала, потому что по лицу его поняла, как он зол и обижен.

— Все в порядке, Пьер. Все нормально.

— Что ты имеешь в виду? — он склонился над ней, и Оливия живо представила его командиром батальона моджахедов в горах Афганистана, расхаживающим над распростертыми у его ног пленниками, сдерживая до поры свой гнев, а потом вдруг палящим в них из автомата.

— Я хочу сказать, смешно получилось, — решительно сказала она, делая попытку подняться на ноги и утешаясь хотя бы тем, что он поспешил помочь ей. — Чем ближе к совершенству, тем смешнее, когда что-то сбивается. В мире нет и не может быть совершенства.

— Значит, все нормально? — спросил Пьер, и наивная мальчишеская улыбка тронула его губы.

— Да, — ответила Оливия, — все нормально. Я теперь сяду на стул, а не под стул, и мы начнем все сначала.

— Прошу прощения. Я так испугался — сначала шампанское, потом…

— Ничего страшного, — успокоила она. — Садись. Не надо извиняться, все и так хорошо и лучше быть не может.

— Правда?

— Правда, — сказала Оливия, а сама подумала: «Теперь можно пить и не бояться, что отравишься». — Я поначалу, когда вошла, стеснялась немного. Ну а теперь мы знаем, что мы оба — обычные люди, и можем не притворяться друг перед другом, что мы какие-то особенные, и просто радоваться жизни.

Феррамо схватил ее руку и стал страстно целовать. Как будто что-то в ее поведении дало ему команду: «Расслабься!» Перемены в его настроении были непредсказуемы. Он опасен, это ясно. Но в данной ситуации Оливия мало что может сделать. Хотя, если набраться наглости и действовать по наитию, может, тогда ей удастся контролировать ситуацию. Особенно если она останется трезвой, а Феррамо напьется.

— Ты удивительная женщина, — сказал он, и во взгляде его впервые появилась едва заметная робость.

— Почему? — спросила девушка. — Потому что я умею мыть посуду?

— Потому что ты добрая.

Ей стало не по себе.

Пьер Феррамо осушил еще один бокал шампанского, откинулся на спинку стула и резко дернул за плотную темно-красную ленточку звонка. Тотчас же в замке повернулся ключ, и вошли три официанта, неся в руках дымящиеся кастрюли.

— Оставьте, оставьте! — испуганно прикрикнул на них Феррамо, когда те засуетились, пытаясь их обслужить. — Оставьте, я сам.

Официанты поставили кастрюли и, в спешке натыкаясь друг на друга, выскочили за дверь.

— Надеюсь, — сказал Пьер, разворачивая салфетку, — тебе понравится ужин. Для здешних мест это большой деликатес.

У Оливии перехватило дыхание.

— Что же это? — спросила она.

— Козленок под соусом карри.