— Ваш муж был хорошим человеком, — добавил он.

Отчетливо он помнил только, что тот был широкоплечим и очень сдержанным. После того как мистер Али купил старый магазин миссис Бридж, все пошло наперекосяк. По меньшей мере дважды майор видел, как мистер Али свежим зимним утром спокойно оттирал краску с витрины. Несколько раз майор Петтигрю присутствовал при том, как мальчишки на спор совали голову в дверь магазина и орали: «Паки, валите домой!» Мистер Али качал головой и улыбался, майор негодовал и бормотал извинения. Постепенно шум стих. Те же мальчишки по вечерам приходили в магазин, когда у их матерей заканчивалось молоко. Самые упорные жители устали преодолевать под дождем по четыре мили, чтобы купить лотерейные билеты в «английском» магазине. Деревенская элита под предводительством леди из различных деревенских комитетов компенсировала грубость низших слоев населения тем, что была подчеркнуто вежлива с супругами Али и всюду об этом рассказывала. Майор не раз слышал, как та или иная дама с гордостью упоминала «наших милых пакистанских друзей», тем самым доказывая, что Эджкомб-Сент-Мэри является истинным примером межкультурной коммуникации.

Когда мистер Али умер, все были подобающим образом огорчены. Деревенский совет, членом которого являлся и сам майор, бурно обсуждал возможность проведения поминальной службы, а когда эта идея провалилась (ни приходская церковь, ни паб не подходили для подобного мероприятия), в похоронное бюро был отправлен очень большой венок.

— Жаль, что не пришлось познакомиться с вашей милой женой, — сказала миссис Али, передавая майору чашку.

— Да, ее нет вот уже шесть лет, — сказал он. — Странно: это как будто произошло только что и в то же время целую вечность назад.

— Да, это совершенно непостижимо, — ответила она. Ее четкое произношение, которого так не хватало многим его соседям, напоминало майору чистый звон хорошо настроенного колокольчика.

— Порой мне кажется, что муж совсем рядом со мной, как вы сейчас, а иногда я словно одна во всей Вселенной, — добавила она.

— У вас есть ваша семья.

— Да, у меня довольно большая семья, — при этих словах ее голос словно стал звучать немного суше. — Но ведь это совсем не то, что глубинная связь между супругами.

— Вы прекрасно это сформулировали, — сказал майор.

Они пили чай, и он с удивлением подумал, что миссис Али, вырванная из контекста своего магазина и помещенная в неожиданную обстановку его гостиной, вдруг оказалась глубоко понимающей женщиной.

— Насчет халата, — сказал он.

— Халата?

— Ну, этой вещи, в которую я был одет, — он кивнул в сторону халата, теперь лежащего в корзине с журналами «Нэшнл джеографикс». — Моя жена любила возиться по хозяйству в этом халате. Иногда я, как бы сказать…

— У меня есть старый твидовый пиджак, который муж раньше носил, — мягко сказала она. — Иногда я надеваю его и брожу по саду. А иногда я беру в рот его трубку, чтобы ощутить горечь его табака.

Она слегка покраснела и опустила свои темные глаза, словно почувствовала, что сказала слишком много. Майор заметил, какая у нее гладкая кожа, какое выразительное лицо.

— У меня тоже остались некоторые вещи жены, — сказал он. — Прошло уже шесть лет, и я не знаю, пахнут ли еще они ее духами или мне просто кажется.

Он хотел рассказать ей, как иногда открывает шкаф, чтобы зарыться лицом в ее жакеты и шифоновые блузки. Миссис Али посмотрела на него, и, глядя в ее глаза с тяжелыми веками, он подумал, что, наверное, она сейчас тоже вспоминает что-то подобное.

— Вы готовы выпить еще чаю? — спросила она* и протянула руку за его чашкой.

Когда миссис Али ушла, извинившись за вторжение в его дом — он в ответ извинялся за то, что доставил ей хлопоты, — майор вновь натянул халат и отправился в чуланчик за кухней, чтобы завершить чистку ружья. Он чувствовал, что голова словно стянута обручем, а в горле слегка жжет. Это была тупая боль горя, каким оно бывает в реальности — скорее несварение, чем истинная страсть.

Рядом со свечой грелась фарфоровая чашечка с минеральным маслом. Он погрузил пальцы в горячее масло и начал втирать его в гладкую ореховую поверхность ружейного ложа. Это занятие успокоило его, и горе начало стихать, уступая место крохотным росткам любопытства.

Миссис Али была, судя по всему, образованной, культурной женщиной. Нэнси тоже принадлежала к этому редкому роду людей — она любила свои книги и камерные концерты в деревенских церквях. Но она оставила его в одиночестве терпеть грубоватое участие окружающих его женщин. Эти женщины любили поговорить на охотничьем балу о лошадях и ружьях и с наслаждением судачили о неблагонадежных молодых мамашах из муниципальных коттеджей, по вине одной из которых сорвалось заседание сельского клуба. Миссис Али больше походила на Нэнси. Она была бабочкой среди суетливых голубей. Он признался самому себе, что хотел бы снова увидеть миссис Али за пределами магазина, и задумался, является ли это доказательством того, что он еще не так закостенел, как предполагают его шестьдесят восемь лет и ограниченные возможности сельской жизни.

Взбодрившись этой мыслью, майор решил, что в состоянии теперь позвонить в Лондон своему сыну, Роджеру. Он вытер пальцы о мягкую желтую тряпочку и уставился на бесчисленные хромированные кнопки и жидкокристаллический дисплей беспроводного телефона, который подарил ему Роджер. Как сказал сын, скорость набора и функция голосовой активации делают этот телефон особенно удобным для старшего поколения. Майор Петтигрю не был согласен ни с предполагаемым удобством использования телефона, ни с подобной характеристикой своего возраста. Существовала раздражающая традиция, согласно которой, стоило детям вылететь из гнезда и обзавестись собственным жильем — в случае Роджера сверкающим пентхаусом в черно-медных тонах с видом на Темзу рядом с Патни, — как они решали, что родители их впали в беспомощную дряхлость, и принимались ожидать их смерти или, по крайней мере, пытались нанять им сиделку. Очень по-спартански, подумал майор.

Масляным пальцем майор нажал на кнопку с надписью «1 — Роджер Петтигрю, вице-президент, Челси-Партнерс», сделанную крупным детским почерком самого Роджера. Фирма Роджера занимала два этажа в стеклянном небоскребе в Докленде; и, слушая металлические гудки, майор представлял себе Роджера, сидящего в неприятно стерильном отсеке перед батареей компьютерных мониторов и пачкой бумаг, для которых высокооплачиваемый дизайнер не предусмотрел ящиков.

Роджеру уже сообщили.

— Джемайма взяла на себя звонки. Она в истерике, но тем не менее звонит всем и каждому.

— Легче, когда есть дело, — предположил майор.

— Скорее упивается ролью осиротевшей дочери, — сказал Роджер. — Не очень натурально, конечно, но они ведь все такие.

Его голос звучал приглушенно, и майор предположил, что он опять ест на рабочем месте.

— Прекрати, Роджер, — сказал он твердо.

В самом деле, его сын становится таким же несносным, как Марджори. Столица нынче переполнена бестактными высокомерными юношами, и Роджер к