Смерть старого Торпа дала нам с Сигурдом возможность исполнить мечту о собственном жилье. В пятидесятые годы район столицы Нурберг ничем не выделялся, но с годами его привлекательность возросла, и в 2014 году молодой и исполненной надежд пары вроде нас невозможно было наскрести достаточно средств, чтобы поселиться здесь. Навестив старикана и торопясь к станции метро, мы могли повздыхать — мол, посмотри только, какой вид, и до пригородной зоны рукой подать, и до центра на метро всего ничего, и море отсюда видно… А что еще скажешь. Нам светила в лучшем случае квартирка в таунхаусе в спальном районе, без близости к чему-либо и без вида на что-либо. Но через два дня после того как обнаружили тело старика, констатировали смерть и отправили в похоронное бюро для дальнейших приготовлений, Сигурду позвонила его мать и сказала:
— Послушай-ка, вам ведь дедушкин дом на Конгле-вейен прекрасно подошел бы?
У Маргрете нет ни братьев, ни сестер, она живет в современном отдельном доме на Рёа. Брат Сигурда Харальд живет в Сан-Диего, ему дом в Осло не нужен. На Харальда зарегистрирована дача покойного отца Сигурда в Крукскуге, и тот обещал не продавать ее, пока мать не состарится настолько, чтобы поселиться там; зато когда в будущем придется продавать дом Маргрете, деньги достанутся ему. Дом старого Торпа перевели на нас.
Со смертью старого Торпа неприятно было еще то, что прошло почти три недели, прежде чем его нашли. В смысле он испустил дух в своем командном пункте на чердаке, прямо над спальней, где теперь спим мы с Сигурдом; сидел там с термосом кофе и изучал лист карты тех времен, когда Германия еще разделялась на Восточную и Западную. Умер, вероятно, из-за остановки сердца. Ничего неожиданного, все же ему было почти девяносто. Особо общительным он тоже никогда не был, заходили к нему только близкие родственники. Когда это случилось, Маргрете находилась в одном из своих двухмесячных путешествий по теплым краям, так что мы с Сигурдом взяли на себя обязанность раз в неделю навещать старика и проверять, всё ли в порядке. Но мы люди занятые, у нас работа, у нас своя жизнь, и мы пропустили недельку там, недельку тут, а потом заявились к нему с двухнедельной задержкой, и как только Сигурд повернул ключ в двери, нас обволокла тишина.
— Дедушка? — крикнул Сигурд.
Я помню, мы переглянулись со смущенной улыбкой, чувствуя себя немного виноватыми в том, что старый коммунист так долго пробыл в одиночестве, и когда я теперь представляю себе улыбку Сигурда, то вижу, как напряжены были его губы, будто он закрепил их уголки булавками, чтобы удержать ее. Меня подмывало сказать, что мы уже всё поняли, но это слишком пафосно. Или, может, ожидать нехорошего заставляло нас чувство вины…
— Дедушка?
Нашла его я. Он лежал, уткнувшись лицом в карту. Кожа у него посерела и покоробилась, как пересохшая перчатка, и стала такой же неживой: с синюшными пятнами, проступающими на теле залежавшихся мертвецов. Это зрелище я предпочла бы стереть из памяти. Желтые ногти будто вот-вот отвалятся. Под мертвой пергаментной кожей на затылке выпирают костяшки, того и гляди вылезут наружу. Тяжелый затхлый дух мяса, превращающегося в компост. С тех пор я почти не захожу на командный пост. Может быть, эта история и подтолкнула Маргрете предложить дом нам…
Мы хотели сразу же заняться ремонтом, соскрести старика со стен, очистить дом от его присутствия, наложить свой отпечаток. Сигурд тотчас засел за чертежи, я прикидывала бюджет. Наша вновь обретенная экономическая свобода развязала нам руки. Бывшие однокурсники Сигурда решили открыть собственное архитектурное бюро и предложили ему сотрудничество. Теперь нам не нужно было тратить деньги на коммунальные услуги или оплату жилищного кредита, а деньги от продажи нашей квартирки ушли на то, чтобы оплатить долю Сигурда в общем бизнесе. Мне не нравилась работа в службе психического здоровья молодежи. Теперь у нас появилось место, где я могла устроить собственную приемную. Этот дом знаменовал начало новой эпохи. За четыре дня до переезда мы отправились в мэрию Осло и зарегистрировали брак. Потом вместе с моей сестрой и двумя лучшими друзьями Сигурда и их девушками съели по «Наполеону» в кондитерской Халворсена. Это ничего не меняло: мы остались теми же людьми, но нам хотелось навести порядок в отношениях. Первую ночь в собственном доме мы провели на надувном матрасе в гостиной. Чокнулись просекко и сказали друг другу: «Все только начинается».
Но оказалось, что отделаться от старого Торпа труднее, чем мы себе представляли. Ремонт затянулся. Как и период подготовки наших рабочих мест к деятельности как таковой. В особенности Сигурду приходилось часто задерживаться на работе допоздна, а чтобы привести жилье в порядок, без него, с его знаниями и умелыми руками, было не обойтись. Мы взялись за ремонт, исполненные энтузиазма и самонадеянности. Пластами срывали обои, сбили старый кафель в ванной. Кое-что удалось успеть: встроить новую кухонную мебель, оборудовать над гаражом кабинет для меня. Но тут наш энтузиазм поиссяк. У Сигурда появилось больше клиентов, приходилось оставаться на работе еще дольше. Он не поднимал головы от чертежной доски. Настала зима, стало холодно и темно, и у нас кончились силы. Отработав целый день, мы были не в состоянии ни красить, ни тащиться в строительный супермаркет за головками для душа или кранами, за кафелем или краской. Мы больше не смешивали грунтовку, не сдирали обои со стен, а плюхались на старый диван, привезенный из Турсхова, и пялились в телевизор. Сигурд часто возвращался домой к ночи, ссутулившийся, с болтающимся за плечом тубусом.
Дождемся лета, говорили мы. Потратим летний отпуск на ремонт. До лета три месяца с лишним, а я, боюсь, надежду потеряла. Опять что-нибудь помешает. Мы скажем — дождемся осени, а там нагрянут холода, наступит еще одна долгая зима, и я так и буду босиком скакать на застывших и негнущихся, как мерзлые поленья, ногах по поддонам в ванной.
* * *Я принимаю пациентов в кабинете над гаражом. Там у меня крохотная комната ожидания, в которой помещаются подставка для обуви, жидкий стул и столик с газетами и журналами; дверь отсюда ведет в мой кабинет. Вера уже ждет меня, сидя на стуле. На коленях у нее лежит журнал, но, сдается мне, она не прочитала