Ни швейцара, ни гардеробщика в столь ранний час при входе не оказалось. Ардов скользнул взглядом по доске с портретами почетных членов клуба за разросшимся фикусом, а в пустом гардеробе приметил на крючке одинокий котелок, видимо оставленный кем-то из вчерашних посетителей.

Миновав тёмный вестибюль, чины полиции вошли в полутемную залу с бильярдными столами, над которыми на цепочках покачивались керосинки в виде корабельных фонарей. Морская тематика вообще превалировала в оформлении: в нишах, затянутых холстами с морскими пейзажами, на тумбах покоились макеты бригантин, маркерные доски были вставлены в обода штурвалов, а над небольшой сценой у дальней стены нависала стилизованная под ростр[3] деревянная фигура дующей в трубу обнаженной нимфы. Утренний свет едва пробивался в просветы меж тяжелых портьер, в кресле под клеткой с попугаем дремал старик-маркер.

На столе перед сценой в одиночестве катала шары стройная девушка, напомнившая Ардову иллюстрации американского художника Чарлза Гибсона[4] в «Кольеровском еженедельнике»: ее гибкий стан мягко облегала полосатая блузка, юбка была расклешена книзу, стеснявший движения жакет отброшен на стул. На столе имелось всего три шара, которые девушка катала туда-сюда, не стремясь положить в лузу.

— Пришли записаться на турнир? — не отвлекаясь от игры, спросила она Ардова, когда тот подошел к столу.

— Турнир? — переспросил Илья Алексеевич, хотя прекрасно помнил содержание афишки на входной двери.

— «Золотой шаръ». В это воскресенье.

— Боюсь, моего мастерства недостаточно.

— Еще есть время отработать удары. Держите!

Совершенно неожиданно девушка бросила Ардову свой кий, который тот едва не уронил.

— Ну-с, давайте посмотрим, на что вы способны.

Илья Алексеевич несколько мгновений оставался в замешательстве — уж больно раскованно вела себя красотка. Наконец он опустил кий над столом и сделал попытку прицелиться к ближайшему шару.

— Вам же неудобно! — улыбнулась девушка. — Снимите!

Все это выглядело на грани дозволительного, но Ардов решил не останавливаться. Он положил кий на стол и медленно снял сюртук. Красотка подошла к нему вплотную, насмешливо глядя прямо в глаза. Кажется, ей доставляло удовольствие сохранять молодого человека в неловком положении. Илью Алексеевича накрыла фиолетовая волна, в которой он различил ноты жасмина, флердоранжа, ириса, сандала и пачули.

Девушка взяла сюртук и не глядя отбросила на стул.

— Вы были здесь вчера вечером? — пытаясь сохранить невозмутимый вид, поинтересовался сыскной агент.

— Обычно я даю уроки по утрам, но вчера вечером была свободна, так что заглянула от скуки.

Девушка положила правую руку Ардова себе на ладонь и принялась натирать мелом между большим и указательным пальцами, куда обычно кладут кий при ударе. При этом она не отводила взгляда от глаз Ильи Алексеевича, наслаждаясь почти гипнотическим эффектом, который, вероятно, уже давно отработала на других.

— Это позволит вашему кию свободно скользить, — пояснила она проникновенным голосом. — А почему вы спрашиваете?

— Не было ли здесь вчера потасовки? Может, какая-то ссора, угрозы?

Ардову показалось, что вопрос вызвал у девушки секундное замешательство, но она быстро взяла себя в руки и, отстранившись, протянула кий.

— Бильярд не располагает к агрессии… Скорее наоборот — делает людей чуточку ближе.

С этими словами девушка развернула Илью Алексеевича к столу, а сама расположилась у него за спиной. Молодой человек незаметно одернул рукав сорочки на левой руке, чтобы скрыть закрепленную на запястье кожаную манжету с малюсенькими стеклянными колбочками, набитыми белыми пилюльками.

— Ноги следует поставить шире. Опорную — ближе к шару…

Бильярдистка бесцеремонно постучала ботиночком из белой лайки по внутренним сторонам ардовских штиблет.

— Она должна быть строго на линии удара…

Илья Алексеевич послушно раздвинул ноги, отставив правую чуть назад.

— Корпус наклонить вперед…

Наставница мягко надавила молодому человеку на плечи, и он подался вперед, склонившись над столом.

— Необходимо лечь как можно ниже, чтобы угол между кием и линией удара был минимальным, — продолжила она бархатистым шепотом. Ее губы оказались у самого уха Ардова, правая рука сжала кий за его рукой, а другая легла ему на левое предплечье ближе к кисти.

— Не заметили вчера мужчины лет пятидесяти? — Ардов хотел задать этот вопрос возможно более заурядным тоном, но пересохшее горло предательски засипело, выдав волнение. — В твидовом костюме с узором «гусиная лапка», с сединой… Усы в стиле Франца Иосифа[5].

— Здесь все такие — в твиде и с бакенбардами. Исключений почти не бывает.

Отвечая, наставница помогала Илье Алексеевичу выбрать правильный ритм для возвратно-поступательных движений руки с кием, чтобы он имел возможность приноровиться к цели. Она как бы прицеливалась вместе ним.

— Бейте, — наконец шепнула девушка и всем корпусом слегка подтолкнула молодого человека сзади.

Ардов ткнул кием. Удар вышел смазанным, шар нелепо откатился в сторону и замер, так и не достигнув борта. Илье Алексеевичу сделалось стыдно, как будто он не смог доставить девушке той радости, к предвкушению которой невольно дал повод. Вместе с тем он почувствовал явное облегчение — ему почудилось, что с этой милой барышней они знакомы сто лет и могут всецело доверять друг другу, как бывает между людьми, связанными общей тайной.

Бильярдистка отстранилась и перешла на другую сторону, попутно сняв для себя кий со стойки. На ее губах продолжала мерцать едва заметная улыбка.

Вообще-то Илья Алексеевич уже месяц как регулярно практиковался на бильярде, который не так давно по требованию сына выписала из Англии княгиня Баратова. Стол разместили в библиотеке, и всякий раз, когда Ардов оставался у них на ужин, Шура Баратов, его бывший сокурсник по университету и почти брат, утаскивал его после трапезы в зал с книгами и рыцарскими доспехами, где заваливал новостями о положении своих дел на многочисленных любовных фронтах.

— По какой игре будет турнир? — непринужденно спросил Ардов.

— «Трехбортовый карамболь». Слыхали?

Сыщик не успел ответить, потому что у стола возник студент в зеленоватой тужурке. В руках он теребил фуражку с бархатным околышем.

— Могу я видеть Варвару Найденову?

Оглядевшись, Илья Алексеевич заметил, что в зале стало светлей и прибавилось народу: