Загалдели радостно. Я руку поднял, притихли.
— Приглашаю всех за стол!
Накрыли стол огромный, наскоро сколоченный из подручных средств, прямо на высоком берегу у дома. Я лично руковожу процессом.
Наряду со стариками и местными пьянчугами, две девицы молоденькие и миловидные откуда–то взялись нарядные, глазками сразу стрелять начали, соревнуясь за моё внимание. С ними и экономка моя занервничала больше.
Рыбу жарят два в стельку пьяных мужичка, шатаясь, но исправно всё у них выходит. У людей глаза горят, стол ломится. Запахи витают аппетитные. С Байкала ветерок дует приятный. Виды завораживающие. И такие родные. Как же я скучал по Родине. Счастьем грудь заполняется. Высоким, светлым, ни к чему меркантильному не привязанным.
Первые два тоста за Христа и Богородицу выпили. По полстакана гранённых за раз. Как самогонки бахнул, лёгкости навеяло. И тоски по братцам.
С непривычки сразу охмелел.
— Третий тост! — Объявляю, поднимаясь с места.
— За Императора? — Подсказывает Михаил Степанович, сидящий во главе стола напротив.
— Нет! — Заявляю смело, и стол замирает.
Народ переглядывается, мол, как же.
— За павших товарищей хочу я выпить, — продолжаю и не могу сдержаться. — Были мы в экспедиции до Америки. До главного гнезда нелюдей дошли и победили в страшной драке. Но ценою восьмидесяти трёх братцев, да двух меха–гвардейцев. Вот за них желаю выпить. Не чокаясь.
Люди за столом ошарашенные сидят, переваривают сказанное.
— Помянем! — Выдаёт уже пьянющим голосом один из мужичков за столом и подрывается.
— Помянем! — Подхватывают другие.
И только глава района смотрит с укором и поднимается одним из последних.
Но мне всё равно, что он за власть. Мне плевать, что может доложить о смуте. Пусть люди знают, какой ценой их спокойствие. Пусть ведают, что не зря мы погоны носим на плечах.
Что мой загар ничерта не в отпуске на берегу южного моря получен.
Машенька хлопочет подле меня. За руку придерживаю.
— Ты бы присела уже, — говорю ей заботливо.
Смотрит ошалело первое мгновение. А затем млеет прямо у всех на виду. Думал скромница с платьем под горлышко, а не тут–то было, под тканью грудь свободно болтается уже не маленькая, круглая и пышная, да на худеньком теле смотрится, как две дыньки. Вот бесстыжая.
Отец её посматривает хитро. Понятно, что замыслил дочь свою князю сбагрить. Авось женюсь. Сердцу ж не прикажешь.
А мне что? Я холостой. Сердце теперь пустое. Но болит ещё.
От этого злюсь только больше. Людей пробую слушать, да не интересен мне их лепет. Похвалы и удивленья.
Мысли всё лезут о прошлом. Пилю опилки каждый день, и часа не проходит, чтоб не точило меня былое. Вырвать бы всё это с корнем, забыть и обесценить. Вот как у этой. Раз и всё. Как не бывало.
Да, Агнесса, да! И чёрт с ней, пусть летает с принцем! Я у неё всё равно первый.
Сто грамм за Агнессу! Совет да любовь!
Татьяна? Ненавидит? Да вот уже и не уверен. Встретимся ещё на балу. Пусть подлый Олег с небес смотрит, как кружу я его сестру в танце, и бьётся головой о стену.
Сто грамм за Татьяну! Нет, за Румянцевых!!
Анна, а ты где лазишь⁇ Что ты теперь без своей фиолетовой подлодки будешь делать? А⁈ Полно уже воевать, дурочка.
Сто грамм за Анну!
Справа от меня тётечка сидела. А теперь вместо неё Машенька обосновалась. Сидит, как струна натянутая, грудь выпятила, глазки опустила.
— А ну барышня, что невесёлая сидишь, — говорю сквозь гам за столом.
Всё–таки простой люд галдит, как на базаре, расслабившись в конец. Видят, что князь простой и уже пьяный. Тогда как вначале все смирно за столом сидели и в рот мне смотрели.
— Какая я барышня, — шепчет Машенька милым голоском. — Я из крестьянских. Фамилия моя простая.
— Ярлыки всё это, мы все одинаковые. Хотя нет, — машу рукой. — Простые люди лучше, сердца у них открытые, а сами они не злые. Вот как ты.
— Не перехваливай, барин, — заулыбалась, раскрасневшись ещё больше. — Ты не знаешь, как я работяг за халтуру гоняла. Пол твой криворукие всё нормально сделать не могли.
— Хозяюшка, — говорю ласково.
Глазками голубыми посматривает из–под ресниц. Интересная девушка, вовремя подвернулась. Трогать не хочу, просто полюбуюсь.
— Чего налить–то тебе? — Спрашиваю, посмеиваясь.
— Бражка у нас гадкая, я бы самогонки лучше махнула, — выпалила и застеснялась сразу.
Теряться не стал. Налил ей из мутной бутылки пол стакана.
— Давай за мою новую хозяюшку, — предложил тихо, чтоб никто не слышал.
Хотя соседи уши греют. А ещё две девицы продолжают на меня смотреть с надеждой.
Маша выпила неожиданно нервным рывком, да всё до дна опрокинула, вызывая у меня удивление.
Не покривившись даже, выдохнула и закусила.
Чуть осмелев, стала расспрашивать. Как служба моя, где родился, как родители поживают… Тоски навеяло. Да не тут–то было.
Гармонь мужик притащил. Как заиграла! Женщины сразу в пляс. Мужики сидели, сидели, да следом подались. Хоровод стали водить вокруг мангала. У некоторых ноги заплетаются, другие и вовсе по траве покатились.
Всем весело.
Вечереет. Гости устали. Затянули девки песню грустную народную, на закат глядя.
Половина мужиков спит, другая половина плачет. Один я сижу за столом в задумчивости. Сбоку со мной лишь один компанию составляет, и тот уткнулся лбом да спит.
Отлучился за дом на задний двор в уборную. А там детвора у моего мехара играет, целая банда из пятнадцати сопляков. Один залез прямо на плечи Медведю и восседает гордо.
Меня увидели, бросились врассыпную. А мальчишка, что сверху сидел, не успел спуститься. На дерево перелез кое–как и чуть не сорвался. Я едва подоспел и ссадил. Даже протрезвел от волнения за мальчишку.
Пацанёнку лет десять. Пойманный с поличным, стоит передо мной и смотрит с опаской, боится дышать. Другие из кустов выглядывают, смотрят, что же будет.
— Прости, барин, — взвыл. — Я всё ототру.
Ах он про грязь, что они мне на корпус нанесли с обуви. Похоже, всё излазили.
— Не страшно, — говорю ему без строгости. — Совсем недавно он в розовой крови оргалидов купался да ледышками спину потирал.
— Ого!
— Поэтому не сержусь я на вас. Смотрите, трогайте, только если лезете наверх, аккуратнее, чтоб не сорвались и не покалечились. Подстелите соломы что ли.
Стали выходить из кустов первые, кто посмелее.
— А расскажешь, барин? — Спрашивает парень лет пятнадцати, самый взрослый в банде, судя по всему.
— Сейчас до уборной отлучусь и назад. Собирайтесь пока, — отвечаю и спешу по простым делам. А то уже невмоготу!
Когда вернулся, собралось и пацанов, и девочек на целый школьный класс. Компактно расселись,