Пока не поздно, надо срочно заняться увеличением шансов на выживание в этом мире.
Выписка из госпиталя не заставила себя ждать Вячеслава Викторовича, испанка давно прошла. Больной после осложнений пришел в себя, а ежевечерние посиделки устраивать в отделении нет нужды. Тем более больной сам рвется из госпиталя. Осталось осложнение – пациент жалуется на яркий свет, ничего страшного, так бывает. Выпишем ему солнцезащитные очки и порекомендуем оздоровительных суток десять. А через несколько месяцев все и пройдет. Таким образом, после обеда я уже начал собираться выйти в незнакомый мир.
Мир-то знакомый, но явно отличающийся планировкой и архитектурой города, нравами и образом жизни людей. Но все не так уж и плохо – в СССР я родился, учился и даже служил. Присягал, погоны и звания получил не во времена Сталина, а в период Афганской войны, но под все тем же бело-синим стягом, а флотские традиции и форма имеют преемственность еще с царских времен.
Открываю шкаф с формой и начинаю разбираться. Погон нет, петлиц тоже, знаки различия только на рукавах – знакомые две средние золотистые полосы, над ними звезда – не золотая, а красная, но с золотым кантом. Подворотничок на кителе несвежий, ничего, сейчас найдем где-нибудь белую ткань и перешьем. На кителе – серебряные знаки за отличную артиллерийскую стрельбу двух видов, отличник ВМФ и отличную артиллерийскую подготовку. Черная фуражка без всяких «аэродромов» или «балтийских плевков», в наше время сказали бы, что это фуражка партизана. Ничего, я как выпускник калининградской (теперь балтийской) системы флотского образования, подгоню свои фуражку, со временем, под наш канон – небольшой аэродромчик. А вот ткань на брюках кажется другая, и никаких пошивов по фигуре. Оделся, вроде все сидит как надо, но привычка носить все приталенное и облегающее явно чувствуется. В этом времени все одеваются в одежду и форму слегка мешковатого вида. Туфли со шнурками, не наши на резинках.
Оделся – смотрю на реакцию соседа.
– Ну как я тебе? Как думаешь, не похудел часом или что еще?
Сейчас ответственный момент. Он и я – оба флотские, только он из этого времени, а я – из более позднего. Он со мной уже двое суток в одной палате – для меня сейчас главный проверяющий.
– Та не, шик-модерн, хоть сейчас в клуб на танцы к девчонкам.
В кармане обнаруживаю удостоверение личности на имя старшего лейтенанта Прохорова Ивана Александровича, с печатью и подписью начальника штаба. Пропуск на завод – круглосуточный, действителен до 30 ноября. Партийный билет с моей фотографией и надписью «ВСЕСОЮЗНАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (большевиков)» – в графе уплаты членских взносов никаких записей, наверное, так и должно быть. Насколько я знаю, терять партбилет никак нельзя. В свое время я дважды вступал в партию, но так и не вступил. Ну, не те руководители парторганизаций были – они-то как раз первые от партии и отказались, а скольким жизнь пытались испортить.
Нашел утюг, нитки с иголкой и белую ткань, погладил брюки и подшил подворотничок, заново оделся, навел лоск на ботинки.
Забрал продаттестат, попрощался с соседями и медиками, и вот я в городе. Наш борт стоит в заводском затоне рядом с плавучей казармой, там и моя команда. По идее, я дорогу знаю, поэтому пытаюсь самостоятельно пройти на завод.
Подошел к проходной. Постоял немного. А как только увидел небольшую группу входящих, пристроился следом, зажав в одной руке пропуск, а в другой – удостоверение. Обычная перегородка с калиткой, рядом с которой стоят двое с нарукавными повязками в обычной одежде. Видимо, моя форма – уже сама по себе пропуск. Никто не смотрит на удостоверение – получаю отмашку, дескать – проходи.
На территории завода неторопливо начинаю спускаться к берегу Ингула, а там уже видна характерная несамоходная баржа плавучей казармы с буксиром, пришвартованным кормой к пирсу. Колесный пароход с характерной надстройкой гребных колес посередине спутать с винтовым плавсредством затруднительно.
Неторопливо подхожу к вахтенному на юте «ИП-22», останавливаюсь у сходни.
– Старший лейтенант Прохоров. Вахтенный, вызовите дежурного, – давая указание, отдаю символическую честь, быстро прикладывая руку к фуражке.
– Есть. – Вахтенный тоже отдает честь и нажимает кнопку вызова. Слышу два звонка.
Через несколько мгновений открывается дверь надстройки и появляется придерживающий бескозырку старшина; красная звездочка с золотистым кантом и две узкие короткие золотистые полосы галуна показывают, что ко мне вышел старшина второй статьи (это если по нашему времени). Сошел со сходни и представился:
– Дежурный по судну старшина первой статьи Петренко.
Выслушиваю доклад, приложив руку к фуражке, а по окончанию доклада здороваюсь, пожимая руку дежурного. Да, в званиях старшин я пока хромаю.
– Старшина, здравствуйте. Кто из командования на борту. Особенно меня интересуют старшина Нечипайло и старший лейтенант Кручинин. Где сейчас команда из экипажа пополнения?
Поворачиваюсь к старшине боком и начинаю движение вдоль пирса. Дежурный вынужденно сопровождает меня. Так как я буду старшим на переходе нескольких кораблей из Николаева в Измаил, то мои вопросы должны быть естественны. Внешне Прохоров остался без изменений, а краснофлотцы уровня старшин отнюдь не часто общаются со всеми офицерами флотилии. Мои вопросы прибывшего из госпиталя начальника вполне должны быть естественными.
Боковым зрением стараюсь смотреть на вход и выход на корабли матросов. Так – честь флагу отдают. Значит, мой вход и выход с буксира будет вполне естествен.
– Командир и механик сошли с буксира, а помощник лейтенант Кротов в каюте. Старшина Нечипайло в трюме баржи с пополнением, а старшего лейтенанта Кручинина на борту нет.
Постояв немного на пирсе и посмотрев вдоль борта буксира, начинаю движение к сходням. У сходней останавливаюсь.
– Сейчас проведите меня в каюту к Кротову и пошлите кого-нибудь за старшиной Нечипайло. Скажите, что я его вызываю к помощнику.
Движением руки пропускаю вперед старшину, дождавшись, когда его нога сойдет со сходни, начинаю движение за ним, отдавая честь корабельному флагу. Зайдя на ют, останавливаюсь и дожидаюсь начала движения дежурного. Далее следую за ним. Проходим коридор и оказываемся внутри большого отсека, в центре которого огражденная леерами, своего рода прямоугольная яма, из глубины которой поднимаются огромные рычаги и диски маховиков, задающих вращение гребным колесам. Такое ощущение, что находишься внутри огромного часового механизма.
Вчера я уточнил у Сергеева, как дела с моей