Читать «Брат жениха. Цена измены»

-Ты боишься? Почему дрожишь?– его голос низкий, глубокий, с хрипотцой.

Молния платья едет по позвоночнику, заставляя чувствовать, как по оголяющейся коже бегут мурашки. Я вздрагиваю, когда одно его выверенное движение руки заставляет наряд упасть к ногам. Чувствую горячее дыхание на затылке. Он, должно быть, слегка наклоняется и всасывает мой запах- я кожей ощущаю, как ноздри этого идеального римского профиля поглощают меня, мою ауру, мою волю.

Я теперь в одних трусиках. Со всей силы сжимаю прутья решетки на окне руками. Нас двое в темной комнате. Этот мрачный помпезный дом в стиле тяжелого люкса похож на тюрьму, пусть и шикарную. Порок здесь впитался в венозно- красную тканевую обивку стен. Она нарочито мягкая- чтобы глушить удары сердцебиения. Потому что неважно, по какой причине ты сюда попала- происходящее здесь- это слишком, это через край.

Что я здесь делала? Что хотела доказать себе и миру… Почему внутреннее «я» снова и снова толкает меня на очередное безрассудство? Почему плохая девочка во мне снова побеждает?

Дана, опомнись, наконец… Хватит… Это сумасшествие. Порочное, дикое сумасшествие.

Разум на секунду проясняется… Вдруг я отчетливо вижу происходящее со стороны. По телу пробегает дрожь уже не возбуждения, а самой настоящей паники. Я в комнате с совершенно незнакомым человеком, который раздел меня почти до гола и хочет от меня понятно чего, судя по упирающейся мне в поясницу каменной твердости… Надо бежать…

–Извините, я… Я не готова.– пищу невнятно, резко разворачиваясь и стыдливо прикрываю грудь. Разум немного прояснился- а с ним появилась и стеснительность,– это… ошибка…

Ресницы подрагивают. Как хорошо, что глаза частично скрыты маской. Так он не увидит моего страха и смятения. И стыда. Ненавидела эти три чувства. С детства ненавидела. Может, именно поэтому я здесь?

Мужчина хмыкает, порочно кривя идеальный рот. Мои слова его, казалось, даже не тронули. Просто белый шум… Его маска давно валяется на полу. Он не боится того, что его узнают. Создается ощущение, что он вообще ничего не боится…

–Это игра такая? Решила меня еще сильнее завести? Не нужно, красотка. Я и так возбужден до предела… Есть в тебе какая- то противоречивость. Вроде бы робкая и пугливая, да только это на поверхности. Внутри у тебя огонь… Горячая, ненасытная, без царя в голове… У меня на такое чуйка… Как увидел тебя, сразу решил, что сегодня трахну. Иди сюда…

Он в буквальном смысле разлепляет мои руки, зажатые в замке. Наклоняется прикусывает сосок, заставляя вскрикнуть и дернуться.

Мое робкое «нет» тонет в его жестком смехе. Смехе победителя, опьяненного похотью.

–Забудь слово «нет», пока ты подо мной. Я не знаю отказа, наивная… Раньше думать надо было. Теперь дороги назад нет.

Поднимает, как пушинку, над землей. Три больших размашистых шага- и я лежу распластанной на кровати.

Его мощные бедра зажимают мои, не позволяя сдвинуться с места. Один рывок- трусики на мне превращаются в кусок тряпки, которые он отшвыривает.

–Расслабься и получай удовольствие, красотка. Тебе понравится… Ты ж за этим пришла… Новых ощущений захотела. Дам я тебе таких новых ощущений…

Неделей раньше

Вечерело. За окном снова снег. Как мы вообще живем в таких условиях? Как я вообще здесь живу? На синтетических витаминах в борьбе с авитаминозом и дефицитом солнца. На двух чашках крепкого кофе до десяти утра, после которых все равно тянет ко сну. На мечтах о долгожданном лете, таком же далеком, как предстоящий отпуск, ибо работодатель не будет работодателем, если не выжмет до него из тебя все соки, а если ты сам себе работодатель, то дело еще хуже- ты просто живешь работой и не можешь позволить себе от нее оторваться…

Белое безмолвие- невнятное, местами слякотное, с небрежным оттенком серости, оголяющее все неприглядное. Делающее даже из милых дачных коттеджей какие-то кривые гнилые зубы. Я не любила зиму, даже не так. Ненавидела. Но парадоксальным образом мне приходилось терпеть и жить там, где добрых шесть месяцев зима…

Правда, разве только это мне приходилось терпеть? Вся моя жизнь- это цепочка клишированных действий, подчиненных каким-то универсальным социальным правилам и критериям. Помните «премудрого пескаря» из школьной программы у Салтыкова-Щедрина? «Как бы чего не вышло»…– вот девиз моей жизни. Ни вправо, ни влево- только по центру. Только по правилам, чтобы достойно, чтобы как у хороших людей…

Прикладываю горячий лоб к холодному стеклу и жмурюсь от мимолетного облегчения. Как же нестерпимо с утра болит голова. Послать бы все к черту и уехать на Бали серфить, или в Кению на сафари, или хотя бы в Египет, смотреть на цветные кораллы и злиться от приторно сладкого «Наташааа» вслед. Но я никуда не уеду, конечно. Сейчас я возьму себя в руки, нащупаю в сумочке завалявшуюся на дне таблетку от головной боли, натяну на лицо дежурную улыбку, поправлю разметавшиеся волосы в идеальную укладку голливудскими волнами, выйду к гостям, обниму деда, поцелую жениха и стоически выдержу все то, что приготовил мне этот вечер. Ради Него выдержу. Нет, не жениха, конечно. Ради дедушки. Я вообще все в своей вот этой «правильной» жизни терплю из-за него. Не хочу расстраивать, не хочу заставлять нервничать и не спать ночами. Он не заслужил такой дрянной внучки, как я. Но что есть, то есть… Главное, что мы друг у друга есть. Никого больше нет, а мы есть… Остались вопреки всему.

Меня вырастил дед. В самые сложные годы- в переходный период, во время гормональных скачков, поступления в институт и на протяжении всей учебы в нем- он был со мной. Правда, до недавних пор с нами была еще и бабушка, но с ней почему-то такой же близости у меня не получилось. Как говорил дед, она никогда не принадлежала семье полностью. Преподаватель русской словесности в институте, она была вечно завалена тетрадками и методичками, все время повышала квалификацию, все время уходила с головой в освоение ярких новинок современной литературы, «чтобы не отставать от новых поколений», как любила говорить.

Пошевелилась и услышала, как скрипнула старая половица. Помню воскресные вечера на даче, с самоваром и баранками, когда стол на пахнущей теплым деревом веранде накрывали павлопосадским платком, а звон разговоров и посуды не стихал до поздней ночи. Если меня спросят, чувствовала ли я себя когда-нибудь счастливой? Да, чувствовала. Вот в такие вечера. Когда в доме было много народу, в их веселье можно было поймать ощущение счастья и того, что все будет хорошо.

Потом, с уходом сначала родителей, а потом и бабушки, этот дом опустеет до пронзительной боли в груди, словно бы там была дырка и