Тело стоит кверх ногами.

Это очень одухотворенное тело.

Оно ищет истины

И поэтому опирается на источник мысли

Время от времени…

Р. Минаев. Тело стоит кверх ногами…

Монах попал под машину. Такая с ним приключилась неприятная история. Пошел через зебру, красная «Субару» на первой полосе пропустила, а синяя «Ауди» на второй и не подумала притормозить. В результате перелом ноги и ушибы. Причем в красной за рулем блондинка, а в синей мужик. А вы говорите. Козел в синей «Ауди» думал, проскочит, но Монах оказался проворнее, в итоге роковое столкновение. Блондинка даже расплакалась и обругала козла нехорошими словами, потом позвонила в «Скорую». Потом сидела на асфальте, держала голову Монаха на коленях и утешала. Он старался не шипеть от боли, лежал, чувствуя лопатками твердый асфальт, а затылком ее мягкие колени, ностальгически втягивая носом запах ее духов. Такие же духи были у одной из его жен, и он, жалея себя, подумал, что все, виток завершился, он выброшен на обочину жизни, неизвестно, выживет ли, и в больницу прийти некому…

Последнее утверждение неверно, так как друзья есть, взять того же Лешу Добродеева, золотое перо местной журналистики, изрядно бессовестное, кстати сказать… как сейчас говорят «борзое»; или друга детства Жорика Шумейко с супругой Анжеликой. А бывшие жены? Да только свистни – мигом прибегут! А знакомые женщины? Без вопроса. Даже неадекват Эрик, и тот прибежал бы с радостью, хотя помощи от него как с козла молока, скорее, наоборот, опыт подсказывает, что от Эрика лучше держаться подальше. Однажды он чуть не убил Монаха. Ну да это старая история…[1]

Неверное-то неверное, но уж очень хотелось пожалеть себя, накатило настроение… бывает, особенно когда лежишь сбитый на твердом пыльном асфальте, чувствуя хребтом его неровности, а красивая, хорошо пахнущая женщина плачет над тобой, и ее слезы падают тебе в бороду и щекочут там. Он осторожно нащупал мобильник в кармане и набрал Лешу. Тот разахался, раскричался, еду, мол, сейчас же, держись, Монах! Не умирай.

И пошло-поехало. Полиция с мигалками и сиреной, «скорая» с мигалками и сиреной, козла вяжут, образно выражаясь, движение перекрыто, затор, недовольные водители сигналят. Блондинка продолжает рыдать и дает обвинительные показания; Монах лежит молча, даже глаза закрыл, потому что так легче переносить боль, которая крепчает. И само собой, толпа. Живо обменивается мнениями, сходится в осуждении козла, купившего права и заодно всю полицию. На всех парах прилетает Добродеев, врезается в толпу, размахивая синей книжечкой и крича: «Пресса! Пропустите прессу!» Монаха увозят, погрузив на носилки. Блондинка кричит: «Я приду! Держитесь!» Добродеев усаживается в «скорую» и берет Монаха за руку.

Занавес. Толпа неохотно расходится.

– Как ее зовут? – едва слышно шепчет Монах, сжимая руку Добродеева.

– Что? – не понял журналист. – Что ты сказал? Тебе плохо? Больно?

– Ты взял ее координаты?

– Его координаты? – уточняет Добродеев. – Взял. Он у нас поскачет!

– Ее!

– А! – До журналиста наконец доходит. – Записал номер машины, она же свидетель. Красивая женщина. Ты ее знаешь?

Монах не отвечает. Лежит с закрытыми глазами, бледный, слабый, сложив руки на животе. Покачивается в такт движению. Добродеев вздыхает и качает головой. Гонит от себя плохие предчувствия, но время от времени трогает руку Монаха. Живой, говорит, ухмыляясь, врач, молодой человек в зеленом халате и зеленой шапочке. Будет жить. Через пару месяцев как огурец. Главное, чтобы ел поменьше, а то лежачий образ жизни, сами понимаете. Нахал выразительно смерил взглядом внушительную фигуру Добродеева. Брат? Друг, отвечает Добродеев сухо – молодой человек, тощий и длинный, ему несимпатичен и доверия не внушает, тем более несерьезно скалит зубы, шуточки отпускает, неуместная ирония какая-то…

…Монах лежал на своем необъятном диване… Можно сказать про диван, что он «необъятный»? В смысле, нельзя обнять. А кто будет обнимать? Неясно. Скажем иначе. Лежал он на гигантском диване с задранной кверху ногой. Нога была задрана кверху по причине подложенной подушки и напоминала жерло пушки; смотрела на кухонную дверь. Ему нравилось лежать и рассматривать потолок, и при этом думать про разные интересные вещи. Обычно, но не сейчас, когда лежание было насильственным. И мысли какие-то депрессивные лезли в голову. Про смысл жизни, планы на будущее, которых нет, а время идет, пора определиться, дерево хотя бы посадить. Где? У него нет и кусочка земли. Он представил, что у него есть дача, где растут редиска и клубника. Можно еще зеленый лук и салат. Нарезать, залить сметанкой, добавить сваренное вкрутую яйцо или парочку, посолить хорошенько и… Монах сглатывает слюну, с отвращением переводит взгляд на миску с недоеденной овсяной кашей на журнальном столике и кружку молока. Тоскливо рассматривает ногу в