— Пожалуй, — согласился Иван Павлович. — Если дегенерат — историю можно считать законченной… Ну, есть надежда. Но если Анну сюда заманили…
— Я даже никогда не слыхала про вашу Вечеру! И вообще — у меня нет врагов.
— Пока человек жив, он не может утверждать это с такой страстной категоричностью.
— А я могу.
— Да как же вы не побоялись? — Юлия с капризным изяществом повела плечами, потянулась всем телом, точно кошечка. — В незнакомое место, ночью…
— Мне деньги очень нужны.
— А зачем они вам так срочно понадобились? — поинтересовался Саша.
— Работу не могу найти.
— По какой специальности?
— Нет у меня никакой специальности. Я перешла на второй курс филфака, зимой папа умер.
— А мама?
— Три года назад. Если б за лето заработать… Вообще я готова и на вечерний перейти, вот только никак устроиться не могу.
— За три года вы научились вести домашнее хозяйство?
— Конечно.
— Тогда ноу проблем. Нам с дедушкой нужен такой человек.
Анна взглянула с радостным изумлением.
— Вы меня совсем не знаете!
— Вы нас тоже. — Он улыбнулся лихо, по-ребячьи. — Тем интересней. Правда, Иван Павлович?
Хозяин не спеша раскурил сигарету (зажигалка действительно сработала не сразу).
— Стремительно, экстравагантно, в духе времени, как говорится. Что ж, молодость. Вот только не опасно ли Анне здесь оставаться? Не нравятся мне те таинственные кусты.
— Но она же будет с нами, со мной и с дедушкой.
— А по-моему, здорово все устраивается, — вмешалась Юлия. — Ей нужна работа, а у них есть возможность держать прислугу.
Саша поморщился, Анне стало весело (злая зависть возбуждает злой задор).
— Хочу познакомиться с богатым дедушкой.
Уходя, уже из сада она обернулась… поблагодарить… ну хоть рукой помахать на прощание: кошечка прыгнула к мужу на колени и прильнула, ласкаясь…
А ночь разворачивалась мерцающим мягчайшим бархатом; и как вздрогнуло сердце ее, когда они вошли в соседний сад. Ведь никакой опасности, рядом добрый молодец, готовый на подвиг… а вот поди ж ты — страх не оставлял, словно ангел-хранитель ее, все знающий наперед, умолял: уходи, не оглядывайся, все забудь. «Что это со мной?»
В пленительном полумраке светилось окно в мансарде. «Дедушкин кабинет», — прозвучало как ремарка на сцене для обозначения места действия… Дорожка из гравия, крылечко, невнятные голоса сверху.
— Значит, он занят. Посидим?
Ступеньки прохладны, гладкое старое дерево.
— А кто ваш дедушка?
— «Твой», ладно?
— Твой.
— Он пенсионер. Но у нас есть возможность держать прислугу. — Саша до того точно передразнил соседскую даму, что они оба захохотали. — Он академик, был одним из создателей водородной бомбы.
— Ничего себе! Знаменитый физик?
— Вот уж не знаменитость, всю жизнь засекречен.
— Сколько ж ему лет?
— Дедушка был у них самый молодой, ему и сейчас всего семьдесят три. Он еще долго проживет, только вот остеохондроз, ходит с тростью.
— Ой, боюсь, я не справлюсь!
— Да ну! Дед неприхотлив, никогда не придавал особого значения комфорту… спит, например, в кабинете. Он маму очень любил — свою дочь, понимаешь? — и покупал ей драгоценности. Так что в случае полного обнищания у нас будет на что прожить. Но об этом никому.
— Само собой. А что с мамой?
— Она умерла тринадцать лет назад.
— А твой папа?
— Я незаконнорожденный, «бастард» по-французски.
— Ты что, комплексуешь по этому поводу?
— Вот еще! Наоборот, это придает мне таинственность, даже значительность в собственных глазах.
— Какой ты, Саша…
— Какой?
— Не скажу!
Они опять засмеялись, «смех без причины — признак дурачины»; нет, он умен и непрост, это чувствуется, но ей так легко с ним и свободно, будто она знает его давно, годы.
— Как же вы до сих пор справлялись?
— Как зря. Консервы и макароны… К нам много лет ходила старушка, я ее любил.
— «Она съела кусок мяса, ты ее убил».
— Нет, правда, замечательная бабушка, весной она заболела и к дочери уехала.
— А Иван Павлович тоже физик?
— Математик. Этот господин блестяще устроен, и в академии, и в частной фирме на компьютере… деньги гребет.
— А его жена?
— У него этих жен…
— Он сказал: жена.
— Врет. Манекенщица. — Саша помолчал. — Кажется, эту последнюю он любит безумно.
— Ты говоришь с пренебрежением.
— Терпеть не могу развратных людей, их надо уничтожать.
— Зачем, пусть живут.
— Затем, что от нечистых рождаются нечистые, человечество деградирует. Математик сегодня правильно подметил: тебя под поезд толкнул дегенерат, вырожденец.
— У них есть дети?
— Пока нет.
Ночной сад казался огромным, подступал к самому дому, словно стремясь укрыть его трепещущим покровом деревьев, кустов, плюща; и как упоительно-горько пахло табаком с круглой клумбы, и острый серп месяца вонзался в туманное облачко. Лишь рассеянный свет сверху и смутные голоса нарушали иллюзию дремучего покоя. Она вдруг опять испугалась: «Зачем я здесь, среди чужих людей?» — новое ощущение для натуры жизнерадостной и бесстрашной. Вгляделась в напряженное, бронзовое от загара лицо напротив. Радость вернулась.
— Твой дедушка полуночник?
— Ага, привык по ночам работать. Вообще у него распорядок железный.
— Да кто у него там?
— Я тебе уже надоел?
— Не скажу.
— Значит, надоел.
— Наоборот.
— Честно? Наверное, журналист. Я когда на речку уходил, он у него еще торчал. Книгу про деда пишет.
— Как замечательно.
— Понимаешь, он всю жизнь прожил в подполье, донельзя засекречен. Ну, тут шлюзы распахнулись… Я все это не одобряю, мне, например, пошлая слава не нужна.
— Почему пошлая?
— Потому что прошлая. Тайная власть куда интересней.
— Ты тоже будешь ученым?
— В свое время дед решил: никакого подполья. Я в МГИМО учусь.
— Тоже неслабо.
— А, говорильня. Так ты останешься?
— Не знаю. Еще надо с дедушкой познакомиться.
— Тут все от меня зависит. Лишь бы тебе у нас понравилось.
— Мне нравится. — Она подняла голову, засмотрелась на молодой месяц, а он смотрел на ее лицо.
— О чем задумалась?
— Знаешь сказку «Аленький цветочек»?
— Ну.
— Моя любимая в детстве. Вдруг вспомнилась.
— Неожиданные у тебя ассоциации.
— Ага. Мне мама тыщу раз рассказывала. И всегда представлялся вот такой сад, дремучий, как лес.
— Да он не дремучий, это в темноте.
— Пусть. В саду родник, а возле невеста в белом на коленях стоит, ей грозит гибель.
— Но она жива? Или уже нет?
— Я же говорю: грозит гибель, жива. Она прячется от чудовища, а рядом растет цветочек, алый, как кровь.
— У Аксакова не совсем так.
— Мне так представлялось. Мы подбегаем к невесте и спасаем ее.
— А кто была твоя мама?
— Воспитательница в детском саду. А папа офицер.
— Ты в общежитии живешь?
— Мы москвичи, у меня квартира на Большой Полянке.
— А, так у тебя все в порядке… — протянул Саша чуть не разочарованно. — Я думал, ты сиротка бездомная.
— И тебе захотелось стать благодетелем?
Он не ответил, прислушиваясь: из глубины дома донеслись шаги, скрипы, стук.
— Спускаются. Это дедушкина палка стучит.
Оба встали. Анна взволновалась отчего-то. Веранда внезапно засветилась разноцветными стеклами, усиливая ощущение сказки, на просторном крыльце возникли двое: высоченная грузная дама, настоящая великанша, неопределенных лет (пучок на голове линяло-песочного цвета, розовощекое лицо, длинное темное платье) и худощавый седой старец в изысканно-старомодном белом костюме (могучий лоб с высокими залысинами, мощный подбородок, «ученая», мичуринская бородка, великолепная