— Господи, да где ж ты его раздобыла? — с восхищением поинтересовался Карпухин, принимая из рук Лары пластиковую кружку с горячим кофе.
— Я всегда ношу с собой термос, — скромно ответила она. — Особенно в такую адскую погоду!
Сделав пару глотков и в очередной раз подивившись способности кофеина мигом приводить человека в чувство, майор спросил:
— Так что там творится-то?
— Ой, не спрашивайте — лучше сами посмотрите, Артем Иванович! — неопределенно махнула рукой девушка и повела его в ту сторону, где копошился народ.
— Четвертый! — возвестил чей-то голос, и, покрутив головой, Карпухин определил, что кричал молодой сержант с лопатой, стоявший на краю чего-то, отдаленно напоминающего траншею.
— Не четвертый, а пятый, — поправил его другой голос, и майор узнал недовольные интонации Егорыча. Подойдя к краю ямы шириной около метра и длиной раз в десять больше, он увидел тела. Они лежали, упираясь ногами в темя друг другу, словно чье-то больное сознание намеренно разместило их в цепочку связанных смертью людей.
— Что это — скифский курган? — пробормотал Артем, отступая назад и вопросительно глядя на судмедэксперта.
— Ага, — ухмыльнулся тот, — точно, курган. Только вряд ли скифский: насколько мне известно, те ребята все больше в Западной Украине проживали, а эти — нашенские.
— И что за люди?
— Пока я только первого осмотрел, — слегка пожал плечами Егорыч. — Он лучше всех сохранился, так как умер недавно. Судя по всему, бомжик — ни документов, ни бумажника, да и одежонка поношенная.
Майор с сомнением осмотрел тело, лежавшее у его ног и едва прикрытое простынкой, уже порядком промокшей от дождя.
— Значит, личность его установить невозможно?
— Почему же невозможно? Вот сюда погляди, — и он приподнял руку трупа, казавшуюся деревянной. Рукава теплой не по сезону куртки были слишком коротки для довольно крупного мужчины, каким при жизни являлся покойный, — явно с чужого плеча. Обнажив руку до локтя, Егорыч пальцем затянутой в перчатку руки указал на татуировку в виде стрекозы. Кроме рисунка, там еще виднелись полустертые буквы и номера.
— Я так подозреваю, это название колонии и номер отряда? — спросил Карпухин.
— Скорее всего, но надо бы проверить, — ответил судмедэксперт.
— Как давно он помер?
— Не больше пары суток тому назад.
— А остальные?
— Да погоди ты с остальными, майор, причина смерти тебя не интересует, что ли?
— А что, она какая-то особенная?
— Особенная, особенная, — пробурчал Егорыч, с трудом поворачивая голову покойника так, чтобы Карпухин мог видеть его шею. — Вот, глянь-ка!
У самого основания шеи виднелись какие-то странные пятна. Это могли быть и трупные пятна, уже начавшие разливаться по телу, или просто грязь, ведь мужик, скорее всего, не мылся несколько месяцев.
— И что?
— Что «и что»? — возмутился Егорыч. — Вот она, причина смерти, не видишь, что ли?
— Змея, что ли, его укусила? Подпрыгнула повыше и…
— Ох и тяжело же с тобой, Иваныч! — с безнадежностью в голосе вздохнул судмедэксперт. — Какая, к черту, змея, а? Ты хоть думай, что говоришь-то!
— Лучше ты мне скажи, а то я твоих китайских экивоков не понимаю, — огрызнулся Карпухин. — Отчего мужик помер?
— Кто-то высосал у него кровь — вот отчего!
С минуту майор не знал, что и сказать. Его глаза округлились, но в них все еще читалось недоверие к словам Егорыча, словно он надеялся, что тот пошутил.
— Высосал? — запинаясь, проговорил он наконец. — И что же это за сосун такой?
— Если б знать, — развел руками судмедэксперт. — Помнишь, на днях по телику показывали репортаж о чупакабре?
— Чупа… что?
— Ну, чупакабра, чудище такое, на кур нападает, на домашний скот.
— Понятия не имею, о чем ты! А на людей этот чупа-чупс тоже нападал?
— Про людей ничего не говорилось.
— Ну, вот и забудь: чудовища — они все в сказках и фильмах ужасов, а мы имеем дело с людьми, все зло — от них.
— Ладно, — вздохнул Егорыч, как показалось Карпухину, с сожалением. — В патолаборатории покопаюсь в этих ребятах поподробнее. Как что выясню — позвоню.
* * *Обожаю такие часы, как сейчас! В последнее время мы с сынулей видимся не так часто, как хотелось бы. Хотя, наверное, справедливо было бы уточнить — не так часто, как хотелось бы мне. Он вырос и сейчас вращается в кругу людей, в обществе которых я чувствую себя не совсем комфортно. И дело не в возрасте — большинство теперешних приятелей Дэна старше его и даже старше меня. Проблема в том, что наши миры так же далеки друг от друга, как небо и земля, и, несмотря на кажущуюся связь линий горизонта, на самом деле они никогда не соприкасаются, как не соприкасаются сферы наших интересов, а потому ни о каком гармоничном взаимодействии не может идти речь. Я то и дело ловлю себя на мысли, что этот «богемный кружок», как называет его Шилов, мой муж, вызывает у меня недоумение и образ жизни этих людей мне абсолютно чужд. Нет, они вовсе не плохие люди, просто они — другие, предпочитающие ночь дню, проводящие долгие часы в разговорах об искусстве и его новых направлениях, ненавидящие порядок и приверженные скорее анархии, нежели любому, даже самому справедливому государственному строю. Единственное, о чем я всегда просила Дэна, — не погружаться в эту среду слишком уж глубоко. Для меня «глубоко» означает обильные возлияния, участие в оргиях (или как там у них это сейчас называется) и употребление разнообразных наркотических средств. К счастью, у Дэна пока хватает ума не следовать слепо порядкам, установленным в его новом окружении, поэтому я хоть и не безмятежно спокойна, но все же более или менее удовлетворена его поведением.
Но об этой конкретной встрече попросил именно сынуля, и я, несмотря на свою радость, не могла не подумать о плохом. Если он звонит и приглашает «выпить вместе кофейку в каком-нибудь приятном месте», не означает ли это, что у него серьезные проблемы? Поэтому, вопреки обыкновению, я прискакала в кафе «Абрикосов», что на Невском проспекте, раньше назначенного времени. Народу было немного — конец рабочего дня еще не наступил, — и я, сидя в полупустом зале, сделала заказ за себя и за него — в конце концов, мать знает вкусы своего ребенка даже лучше, чем он сам. Сынуля появился ровно в половине пятого, как мы и договаривались. При виде меня, восседающей за столиком у окна, на его лице отразилось приятное изумление: а ведь его мамаша никогда и никуда не приходит вовремя, оставляя за собой право опоздать минут на пятнадцать — с этим ему пришлось давным-давно смириться.
— Привет, маманька! — поздоровался он, клюнув меня в