— А звери что?
Аяс поежился.
— Приходят иногда. Днем. Стражники их отстреливают со стен, если близко подбираются, а они все равно приходят.
— Значит, вы тут заняли оборону, забившись в лекарню, и сидели ждали, что кто-нибудь приедет вас спасать, — презрительно подвел итог Гасталла.
Гласник зыркнул на некроманта исподлобья.
— Мы думали, вот-вот прибудет кто-то, кто знает больше нашего. Нам отсюда-то совсем ничего не видать! А покидать город старшина стражи запретил всем, кому голова дорога. Третьего дня приходили наемники, десяток орков и гномов, а с ними два эльфа-мага. Предложили избавить погост от мертвяг, а как узнали, что самая трудность не в них, а в зверях, так захохотали — мол, совсем мы тут подурели, какие-то волки целый город разогнали. Но только как пошли они на погост, эти наемники — так ни слуху ни духу от них. А старшина стражи у нас не дурак, наперед им ни медяка не заплатил. Так что…
— А с Борием-то что? — спросил Дорал, так и не понявший, куда девался второй столичный гласник.
— А он уехал с одним из обозов, магистр, целый ремесленный квартал решился в Кали перебраться, где посуду делают. Вы скажете — да кому по нынешним временам нужна посуда, — зачастил он, хотя Дорал ничего такого не говорил, — но все-таки с ними, с ремесленниками, в одном не поспоришь: в столице теперь так и сяк не стало работы, а там, в Кали, может, и удастся устроиться. Так Борий с ними отправился, тут-то, в городе, на тот вздох народу мало осталось, а уезжали сотни человек из ремесленного квартала, детишек много, баб — ну как их одних отпустишь, до Кали-то сколько переходов мимо трольих лесов… И после того Арканат уже полностью опустел. Только несколько семейств сюда приехало из сел — ну, как раз те, что хворые теперь лежат. И так вышло, что почти все перебрались в лекарню из своих домов. Вместе, конечно, тесно, но все-таки веселей и безопасней, да к тому же южный берег города, подальше от... Ну и старшина стражи оборону тут устроил, вы видели, а еще, магистр, он велел всем, кто в лекарне помирает от синей смерти, головы отрубать и хоронить их сразу же, во дворике, без ночных молебств. Оно, быть может, Божине неугодно, да и не по-человечески с мертвыми так обходиться, но все ж спокойней получается, когда знаешь, что он не восстанет и не попрет на тебя. Вот так мы тут и устроились в ожидании помощи, — гласник сердито зыркнул на Гасталлу, — потому как больше ждать нам нечего. Стража стоит на всех воротах, в кой-каких домах еще люди остались. Приходят сюда за едой, склады-то прям напротив лекарни, нам удобно опять же. Правда, еды там и было немного, а осталось и того меньше, а еще старшина стражи говорит, что скоро сюда потянется лихой люд на разграбление города, вот только пошире слухи разойдутся — и попрут разбойники, их развелось ведь нынче, а тут целая столица — никакие волки их не остановят, придут и растащат все по камушку!
— Значит, до той ночи трупы в городской божемольне не оживали, — заключил Гасталла.
Аяс на вздох запнулся.
— Ну да. Только в городской божемольне до той ночи мертвых и не было. При южном погосте отдельная божемоленка построена, туда покойников привозили на ночные молебства, а кто-нибудь из жрецов с ними оставался. У нас тут столица, а не деревня какая-нибудь! Народу тьма, божемольня всем нужна, а не только покойникам! А в тот день, когда все случилось, жрецы уперлись, не захотели за ворота выходить, да и других людей, которые желали бы нос из города высунуть, что-то не нашлось. Так что…
— Божемольня находится в северной части города? — Некромант так и сидел, откинувшись на стуле и пялясь в потолок.
Краем глаза заметил — Аяс кивнул.
— А государев дядька помер, значит, утром.
— Да. — Гласник посмотрел на некроманта удивленно. — Откуда вы знаете?
Гасталла закатил глаза и не ответил. В самом деле, ну когда еще мог помереть государев дядька, если он не успел переродиться в мертвягу, как другие, а другие переродились в полночь?
Покойникам из правящих семейств Идориса не полагалось никаких ночей с молебствами в божемольнях. Они считались людьми столь просветленными и близкими к Божине, что души их должны были лететь под ее порог без всяких напутственных ночных молений, а потому и хоронить знатных покойников старались как можно быстрее.
Гасталла, когда-то изучавший исходный текст Преданий, знал: нет там никаких упоминаний о государевых семействах. По всему выходило, что указание на отказ от ночных молебств было попросту добавлено в следоуказательные тексты людьми, которые занимались толкованием Преданий сотни лет назад. Видимо, тогдашним государям не хотелось, чтобы посторонние глаза видели знатных покойников, и собирать на погребение родню из дальних концов — тоже не хотелось. Ведь удобно, если родич, свалившийся лицом в тарелку во время ужина, будет сразу же, потемну, и похоронен. А если жрец или приехавший из-за гор дядька будут рассматривать почившего родича и допытываться, чего это он весь синий от отравы, то выйдет наоборот — очень неудобно.
— И вы про все это писали в Школу, и про Мэггона тоже писали, а ректор отвечал, что нужно уповать на Божиню? — не поверил Дорал. — Невозможно. Что там в Школе происходит? Чья печать стояла на письмах?
— Ректора.
— Быть не может, — повторил Дорал. — Там что-то случилось. Не верю, чтобы ректор… да он, верно, и не видел ваших писем. Быть может, канцелярия свихнулась? Или кто-то украл печать и перехватывает послания? Да жив ли ректор вообще?! В Школе точно что-то не так!
— Там что-то не так, тут что-то не сяк, — Гасталла поджал губы. — Предлагаю решать вопросы по мере их появления. А мера появления у нас такая,