Поскольку каждый участник взаимодействия озабочен, пусть и по разным причинам, сохранением своего лица и лица окружающих, постольку естественным образом зарождается негласное сотрудничество, в ходе которого участники могут достичь общих, хоть и по-разному мотивированных целей.
Одним из распространенных типов молчаливой взаимопомощи в сохранении лица является соблюдение такта в самой работе лица. Человек не просто защищает собственное лицо и оберегает лицо других, но и ведет себя так, чтобы обеспечить и максимально облегчить другим их работу по сохранению их и его лица. Он помогает им помогать и себе и ему. Так, светский этикет не рекомендует молодым людям слишком задолго приглашать девушек на традиционные предновогодние вечеринки, поскольку в таком случае девушке было бы трудно найти благовидный предлог для отказа. Другим примером подобной тактичности второго порядка может служить широко распространенная практика представления другим своих недостатков. Человек, обладающий не сразу заметным негативно оцениваемым качеством, порой считает предпочтительным начать общение — особенно с людьми, которые его мало знают, — с ненавязчивого намека на свое слабое место. Такое предостережение позволяет другим воздержаться от пренебрежительных замечаний о его личности и избавляет их от внутреннего конфликта собственной неосознанной враждебности и необходимости вести себя дружелюбно по отношению к нему. Эта стратегия также предупреждает поспешные автоматические заключения о нем со стороны других участников, способные поставить его в ложное положение, и избавляет его от болезненной необходимости терпеть или смущенно оправдываться.
Проявления такта в практике работы лица часто основываются на негласном соглашении вести дела на языке намеков — языке недомолвок, двусмысленностей, продуманных пауз, изящно сформулированных шуток и т. п.[32] Относительно такого неформального общения существует правило: посылающий сигнал не должен вести себя так, словно официально передает информацию, на которую намекает; а получатели сообщения вправе вести себя так, словно они формально его и не получали. Таким образом, то, что сообщается посредством намеков, можно отрицать; его не обязательно замечать. Этим обеспечиваются средства, с помощью которых человек может быть предупрежден, что его текущее поведение или положение чревато потерей лица; при этом, однако, само предостережение не превращается в инцидент.
Другая форма негласной взаимопомощи, которая, похоже, широко распространена во многих обществах, — это обоюдное самоуничижение. Зачастую человек не имеет ясного представления, каково было бы приемлемое и справедливое распределение оценок в данной ситуации, поэтому он добровольно принижает себя и одновременно превозносит других, в обоих случаях без риска вынося суждения, выходящие за рамки того, что с очевидностью можно признать справедливым. Благоприятные суждения о себе он принимает со стороны других, неблагоприятные — высказывает сам. Этот метод, разумеется, срабатывает, поскольку в своем самоуничижении человек может рассчитывать, что его похвалят другие. Какое бы распределение любезностей ни установилось в итоге, всем участникам изначально дается шанс показать, что они не сосредоточены всецело на своих желаниях и ожиданиях, что в самооценке они довольно скромны и что от них можно ожидать поддержки в соблюдении ритуального порядка. Негативные сделки, в которых каждый участник старается создать для другой стороны более выгодные условия, — еще одна форма взаимопомощи и обмена, распространенная в сфере личного общения, пожалуй, даже шире, чем в экономике.
Выполнение индивидом работы лица, к которой добавляется молчаливое согласие помогать другим в их аналогичной работе, демонстрирует его готовность считаться с основными правилами социального взаимодействия. В этом состоит критерий его социализации как участника взаимодействия. Если бы сам человек и окружающие не усвоили этих социальных умений, то в большинстве ситуаций общение было бы гораздо более чревато рискованными последствиями для их чувств и лиц. Человек не считал бы нужным ориентироваться на символически сообщаемые ему оценки социального достоинства или владеть своими чувствами, то есть чувствительность к ритуальной стороне взаимодействия казалась бы ему непрактичной. В этом случае, могу предположить, общение не могло бы быть организовано так, как это бывает в действительности. Неудивительно, что человек, не вызывающий доверия как умелый исполнитель в игре сохранения лица, всегда порождает затруднения в общении.
Ритуальные роли Я.
До сих пор я имплицитно использовал двойственное определение понятия Я (self): Я как образ, складывающийся из мозаики экспрессивных значений всего потока происходящих в ходе контакта событий, и Я как своего рода игрок в ритуальной игре, который может вести себя достойно или недостойно, дипломатично или недипломатично в зависимости от оцениваемых им условий ситуации. Действует двойной стандарт. Считаясь объектами священными и неприкосновенными, люди, тем не менее, подвергаются пренебрежительным выходкам, так сказать, профанации. Поэтому как участники ритуальной игры они вынуждены вступать в своего рода поединки и, лишь дождавшись, когда ряд выстрелов пройдет мимо цели, могут снова обменяться рукопожатиями с противником. Различение двух Я подобно различению между функцией руки, перемещающей карты, и способностями игрока, которому она принадлежит. Такое различение всегда надо иметь в виду, даже в случае, когда заработанная однажды репутация хорошего или плохого игрока стала частью лица человека, которое ему впоследствии приходится поддерживать.
Разделив две роли Я, рассмотрим теперь имплицитно заложенный в работе лица ритуальный кодекс, чтобы понять, как эти роли связаны. Если по вине человека возникает угроза чужому лицу, он может, хотя и в известных пределах, попытаться выйти из этого затруднения путем самоуничижения. Когда оно добровольно, такое самоуничижение не вредит его образу. Все выглядит так, словно он вправе обособить две свои ипостаси и критиковать себя как игрока, не причиняя вреда себе как сверхценному объекту. Благодаря этому разделению человек может принижать себя и скромно преуменьшать свои достоинства, будучи уверен, что никто не воспримет подобные утверждения как подлинное выражение его священного и неприкосновенного Я. С другой стороны, если он принужден вести себя так против своей воли, его лицо, его честь и достоинство подвергаются серьезной угрозе. Таким образом, по неписаному ритуальному кодексу человек, по-видимому, имеет особое право принижать сам себя, но не должен терпеть такое обращение со стороны других людей. Это довольно безопасное правило, поскольку человек вряд ли станет чрезмерно пользоваться этим правом, тогда как другие люди, будь у них это право, могли бы им злоупотребить.
Более того, в известных пределах человек вправе простить другим участникам общения выпады против его свято оберегаемого образа. Он может терпимо отнестись к легким уколам, а в случае более серьезных оскорблений только он вправе