Утро 9 июля. На улице очень холодно. Сыро, как в Ленинграде… Только я в зимнем Буэнос-Айрес. – Вздохнул Александр и пошёл в ванную.

«Сегодня в Аргентине Национальный Праздник: День Независимости. Говорят, что на Авенида де Майо, будет парад. Надо обязательно сходить. Обязательно!» – думал Мальцев, не спеша намыливая щёки для бритья.

За три недели своего пребывания в Аргентине, правильнее сказать, в её столице Буэнос-Айресе, он многое понял и, конечно же, кое чему научился. Вот например: он заходил утром в кафе. С важным видом, вальяжно, садился за столик так, чтобы видеть всё помещение.

Официант, который его знал, пулей мчался к нему:

– Доброе утро, сеньор! – уважительно произносил он и улыбался.

Мальцев здоровался и делал заказ так, как делают его богатые аргентинцы:

– Один малюсенький и медиалуну или

– Двойной и медиалуну.

Двойной кофе от малюсенького отличался только размером чашки. Или:

– Кофе с молоком! Кофе с молоком подавался всегда в чашке для двойного кофе.

Или:

– «Слезу»! «Слеза» – это кофе с двумя – тремя каплями молока.

Когда официант приносил заказ, Александр добавлял:

– Уважаемый, газету, пожалуйста!

– Вам какую? Как всегда «Ла Насьон»? – официант весь прогибался от почтения к посетителю.

– Да, как всегда. – Отвечал Мальцев и отваливался на спинку стула.

Официанту он всегда оставлял чаевые в размере 10 процентов от стоимости заказа. Так ему посоветовали знакомые в одном из альмасенов.

Чтобы узнать, что произошло за прошедшие сутки в районе, где он жил, Мальцев останавливался у газетного киоска. Покупал журнал «Карас и Каретас» или газету «Ла Расон», а иногда что-нибудь из периодической печати Франции, в основном «Ле Монд», а также Испании.

Продавец делился с ним обо всём, что знал, что слышал. Свои предположения, мнения жителей и т. д.

Это был важнейший источник очень нужной информации, который хорошо ориентировал Александра в особенностях местной жизни.

«Мне повезло, что я живу в доме, где нет портеро (так здесь называли консьержа). Ведь они знают абсолютно всё о жителях дома! И самое опасное, что портеро щедро делятся этой информацией с полицией. Но надо учитывать и то, что представители верхних социальных слоёв проживают только в престижных районах и в домах, где обязательно есть портеро. Это – неписанный закон!»

Мальцеву до сих пор не удалось выяснить, кем являются его соседи. Их было немного: всего восемь семей. Как правило работали мужчины, а женщины сидели дома, занимаясь детьми. Но почти все имели приходящую прислугу. В разговорах с продавцом газет и хозяином цветочного ларька, который находился на углу проспекта Монтес де Ока и улицы Успальята, Александр понял, что главы семей работали в банках, на железной дороге конторскими работниками среднего уровня. Мальцев любезно здоровался с мужчинами, а женщинам сухо кивал головой. Не дай Бог муж увидит, что его жена, улыбнулась соседу! Скандал для неё был обеспечен! А Александр мог стать неблагожелательной персоной для всех жителей дома. Ведь он был холостым – потенциальным соблазнителем их жён.

Вообще в столице царил жуткий патриархат! А в аргентинской глубинке, рассказывали, было ещё страшнее. Социальные нравы европейского общества 18 века. Женщина являлась хранительницей очага и не имела никаких прав. Её благополучие, здоровье, а зачастую жизнь зависели от её мужа!

Замуж выходили по взаимной договорённости родителей невесты и жениха. Молодые могли увидеться только накануне свадьбы в присутствии родственников.

Бывало, конечно, что молодой человек видел на службе в церкви девушку, которая пришла туда со своими домочадцами, и она ему приглянулась. Тогда он узнавал, кто она, из какой семьи. Только после этого наносил визит её родителям, которым объяснял, что хочет встречаться с их дочерью с серьёзными намерениями. Если отец давал добро, то потенциальный жених появлялся в доме невесты по воскресеньям, два раза в месяц. Молодые сидели или в зале, или во дворике, на расстоянии двух-трёх метрах друг от друга и вели беседы на какие-нибудь пристойные темы. В это время рядом находился кто-то из родственников девушки и надзирал за их поведением. Такой процесс ухаживания длился год, а иногда и больше, а затем заканчивался свадьбой.

Сильный экономический кризис, потрясший мир капитализма в конце двадцатых, начале тридцатых годов, не только подорвал аграрно- финансовую мощь Аргентины, но и разрушил фундамент социальный устоев.

Из всех дальних провинций народ хлынул в столицу в поисках работы и пропитания. Денег у приезжих на «пэнсьоны», естественно не было, поэтому они занимали пустыри, где сооружали из фанеры, картона и кусков кровельного железа хижины, в которых и жили. Буэнос-Айрес быстро наполнился такими «райончиками», которые получили наименования «Виллы бедности». В Аргентине говорили «Вижи бедности».

«В этой стране полностью изуродовали прекрасный кастельянский язык. – Негодовал по этому поводу Мальцев. – Сделали какую-то упрощённую смесь с оттенками португальского произношения! Ну что теперь поделаешь? Я здесь живу и должен говорить, как аргентинцы, не выделяясь из их общей массы».

После того, как экономический кризис в Аргентине был преодолён, быстрыми темпами в стране начался процесс индустриализации. Появились большие текстильные фабрики, предприятия по производству упаковки, где требовались рабочие руки за очень низкую плату. Там и начали использовать женский труд. За несколько лет структура пролетариата в Аргентине изменилась. Большой процент её уже составляли женщины. Они зарабатывали деньги и кормили свои семьи. Эти женщины сами, без мужей, могли уже ходить в церкви и посещать различные общественные