Новогодняя сказка

Все чаще суставы предсказывали погоду лучше умников из телевизора, дружба с тростью давно представлялась ногам замечательной идеей, но несмотря ни на что хотелось по-детски верить в чудо. Увы. Постепенно и неотвратимо ожидание начала чего-то светлого превращалось в ожидание конца. Кого выбрала моя Лялечка, девица-краса, на которую заглядывались непоследние люди города? Непутевого Гришку-Исусика, подвинутого на религии. Я возражала, даже не пришла на свадьбу. Дальше лучше не стало, восемнадцать лет дочка и зять живут отдельно, в далеком городишке, куда Гришку отправило служить церковное начальство.

Рождение внучки ничего не изменило. Мне казалось, что Лялечка однажды одумается, вернется и начнет нормальную жизнь, но… «Религия — опиум для народа». Засосало по самое не балуй.

Детей у дочки больше не было. Она устроилась воспитателем в детский сад, я следила за ней и внучкой издалека, так прошли годы. Когда Лялечки не стало — сказались последствия тяжелых родов — я работала в составе ООНовской делегации, металась между Женевой и Нью-Йорком с судьбоносными для планеты проблемами. На похороны попасть не получилось, иначе карьера полетела бы к чертям. Впрочем, она и так полетела, спровадили меня на пенсию, едва позволил возраст. А что на пенсии делать? Кошку завести и цветы разводить? Не мое это. Думаю: надо Варьку из захолустно-ритуальных дебрей изымать, пока наш святоша ее в монашки не определил. Мне правнуков увидеть хочется. Не сейчас, конечно, а в принципе.

Новый Год — идеальная дата. В полдень тридцать первого декабря я выехала в аэропорт из пораженной предпраздничной лихорадкой столицы. Привезенные знакомыми неподъемный хамон-иберико (с таким в руках даже самый плюгавый Давид любому Голиафу Гераклом покажется), гигантскую «таблетку» пармеджано-реджано (твердого, как камень, и тающего на языке с искрящимся хрустом, не передаваемым словами и не поддающимся подделке), баварские колбасы (ароматные, манящие, взятые списком, без разбору)… Подарки, каких сроду не видывали в обреченном на штурм захудалом городишке, заполнили несколько сумок. В самолете соседом оказался основательно наотмечавшийся Дед Мороз — в украшенном снежинками тулупе и шапке, с накладной бородой.

— В Новогоднее чудо веришь? — дыхнуло мне в лицо кислым перегаром.

— Не суеверная.

— Верующая?

Перед внутренним взором возник отобравший у меня дочь долговязый «отец Григорий», я перестала играть в равнодушие, голос лязгнул металлом:

— Наоборот.

— Все во что-то верят. Не в Бога, так в экстрасенсов, в деньги, в генеральную линию партии…

— Я верю в себя.

— Все же верующая. — Подведя такой странный итог, Дед Мороз глянул в иллюминатор, в завьюженную ночную темень, и сладко зевнул. Я думала, разговор окончен, но через минуту сосед вновь обернулся ко мне: — Тогда верь в одно: что кажется концом — это начало. Запомнила? Если не поняла, к чему это, значит, время не пришло. Придет — поймешь.

Он заснул, больше мы не разговаривали. Интересно: а если бы я ответила, что да, мол, я до сих пор верю в сказки про Деда Мороза — совет был бы другим? Я, конечно, не верю, но стареющему ребенку внутри меня иногда так хотелось чуда…

Аэропорт «деревни Гадюкино», как я окрестила для себя местопребывание внучки, состоял из похожего на сарай длинного здания, нескольких построек с цистернами и уходившей в тайгу взлетной полосы. Прохватило морозцем, ресницы покрылись инеем. За час до Нового Года вызвать такси оказалось невозможным: все нормальные люди сидели за столами — на работе, как, например, начальник аэропорта, или дома, как большинство, и уже несколько часов отмечали наступающий праздник. Ненормальные водители в состоянии самолетного Деда Мороза меня не устраивали, как и провонявший чадом и бытом автобус, куда безропотно загрузились остальные пассажиры. К счастью, предложенная начальнику аэропорта сумма оказала волшебное действие, мобилизовались местные связи, и через десять минут к выходу подкатила пожарная машина.

— Случится вызов — поедете с нами, — при посадке уведомил пожарник.

Почему-то мне это понравилось. Приятно, что для кого-то деньги — не главное. Надеюсь, если что-то произойдет, ко мне тоже поедут именно такие пожарник, врач или полицейский.

Вызова не случилось, до соответствующего адресу подъезда меня доставили за двадцать минут до боя курантов. Звонка не было. Обитая дерматином дверь отворилась на стук.

— Лидия Ле…

— Где Варенька? — грозно перебила я зятя.

— В своей комнате. Варя, бабушка Лида приехала! Проходите, Лидия Леопольдовна, я пока занесу вещи.

Зять сильно сдал за эти годы, жиденькая борода местами посеребрилась, длинная шевелюра обрамляла залысины, как колоннады тосканского ордена площадь святого Петра в Ватикане. Гриша бросился таскать сумки, я прошла внутрь. После переливов уличного многоцветья квартира выглядела серо и уныло, пахло сыростью и тушеной капустой. Поразило: в квартире не было елки! Не было ничего, что намекало на праздник. Запыхавшийся Гриша заметил мое недоумение:

— Мы не празднуем Новый Год.

Вопрос «почему?» не успел вылететь, я вспомнила: у верующих до Рождества — пост. Совсем мне внучку здесь испортят, пора кончать этот цирк.

— Почему Варя не выходит? — Я разулась и сняла шубу, зять услужливо подставил к ногам розовые пушистые тапочки — единственное яркое пятно в этом доме.

— Спала, одевается. Вы, Лидия Леопольдовна, с ней бережнее, пожалуйста, у нее беда.

— Что еще случилось?!

Зятек понизил голос, хотя по громкости тот от моего и прежде едва ли одну десятую составлял:

— Варя с мальчиком дружит, они поссорились. Как обычно в таком возрасте, она думает, что эта размолвка навсегда.

«Конец — это начало», — пришлись к месту слова Деда Мороза.

Девочка страдает, но по большому счету новость хорошая. Мальчик — это замечательно. Не монашкой девочка растет.

Я вошла в комнату Вареньки.

Внучка натягивала спортивный костюм — видимо, привычную домашнюю одежду. На меня смотрела Лялечка, какой я ее помнила, только у Вареньки лицо было серьезнее, и в глазах пряталось что-то такое… масштабное, что ли. Будто смотришь на Вселенную, а она вглядывается в ответ.

— Здравствуйте, бабушка Лида.

— Говорят, у тебя с мальчиком что-то разладилось? — взяла я быка за рога. — Первая ссора?

— Последняя!!!

Падение на кровать с обниманием подушки. Рыдания. Истерика.

Не люблю.

Иногда и самой хочется, но не сдаюсь обстоятельствам и другим спуску не даю, особенно близким. Это не я не прощаю слабости, это жизнь не прощает. Закон эволюции — выживает сильнейший. Нельзя быть слабой, сожрут с потрохами и добавки попросят.

Жизнь научила, что учат не слова, а личный пример. Любые мои нотации обратятся против меня, стоит Вареньке спросить: «А чего ты сама достигла своими убеждениями?» И она будет права. На одной стороне весов — квартира в столице, невероятные связи и деньги, на другой — выворачивающее душу одиночество. И чем полнее первая