Эдик отключил рацию. Вместе с тишиной обрушилась слепота: краски размылись, огни погасли, через кожу в сердце вползла пустота. Белая, но быстро посеревшая, пустота двигалась как живая, но была мертвее мертвой. Она подвешивала в невесомости, облизывала ледяным языком и, в конце концов, превратилась во всепоглощающе-черную — снаружи и внутри. Эдика будто не стало. А был ли он? Как доказать? И кто он такой — не по паспорту, а по жизни? И жизнь ли это? Зачем пустоте дают паспорт?
В зеркале мелькнул хвост колпака, свисавшего с головы.
Это знак. Красная тряпка разбудила быка, тот ударил копытом и помчался на раздражитель. Шапка Деда Мороза. По Сеньке ли шапка?
Пальцы безостановочно бегали по экрану. Никто не мешал. Потерявшись во времени, сердясь на себя, взнуздывая фантазию и смекалку, Эдик пробовал разные варианты: все виды пятачков, пятниц, пятерок, и…
Боясь поверить, он медленно откинулся на подголовник.
Объявление. Разница — в одном из главных слов. Это вызвало сбой при первом поиске.
Эдик набрал указанный внизу номер:
— С Новым Годом. Ольга? С вами говорят от имени Вячеслава, который… Жив, с чего вы взяли?! Извините, что напугал, у него проблема, после того случая он потерял зрение. Он по-прежнему вас любит, ищет и ждет. Что? Простите. Понял. Думаю, ему не важно. Да-да, хорошо.
Даже бежать не пришлось: хорошо ориентируясь в расчищенной части дворика, Вячеслав возвращался.
— Слышу, вы не уезжаете, — начал он. — Проверил, а вы мне сдачу дали неправильно, это ва…
— Вячеслав, у Ольги не восстановился позвоночник, — выпалил Эдик. — Она не хотела навязываться, думала, что, если вы живы, без нее ваша жизнь сложится лучше. И все равно Ольга ждала вас год за годом так же, как вы ждали ее. Примерно раз в полугодие, как диктовал календарь, ее привозили на машине, которая до позднего вечера стояла напротив входа в парк. Но вы друг друга не поняли. Вы никогда бы не встретились. Ольга услышала «Пятачок, пятое, пятница» и приезжала в каждую из пятниц, выпадавших на пятые числа. Недавно Ольга все же разместила в сети весточку, и сейчас…
Протянутый телефон вырвали из рук Эдика, ориентируясь на голос из трубки.
Трудно вынести, когда плачут мужчины. А когда они плачут от радости…
У Вячеслава дрожали ноги. Эдик помог ему опуститься на сиденье, сел на водительское и осторожно тронулся с места.
Влюбленные разговаривали, а машина летела по пустой трассе. Адрес был в объявлении. Да, соседний город, да, далеко, и что? Когда подъедут, Ольга увидит надпись по борту. Или не увидит. Неважно. Эдик улыбался. Упущены заказы, для фирмы потерян постоянный клиент, потрачены время и бензин, даже уволить могут… а душа пела.
Оказывается, везти людям счастье — это и есть счастье.
Ой, всё
Положив голову мне на плечо, ты нежилась в согревавших руках. За окном пели птицы и ветер, на кровати танцевали наши спевшиеся души.
Счастье.
— Знаешь… — сказала ты и умолкла.
— Нет, — откровенно ответил я, — не знаю.
— Впрочем, наверное, не нужно.
— Уже нужно.
— Нет, зря я начала.
Вот она — женская логика. Начать, заинтриговать, оставить.
— Теперь — точно нужно.
— Не знаю, как сказать…
— Скажи прямо.
— Но…
— Никаких «но».
Не люблю «но», просто ненавижу. Известно же: все, что до «но», значения не имеет. Из-за препротивнейшего двухбуквенного союза возникает ощущение, что вся наша жизнь — одно сплошное бесконечное «но».
Ты понимающе кивнула, но все еще сомневалась.
— Не знаю. Ты обидишься.
— Почему?
— Это… нехорошо.
— Кому?
— Не «кому», просто нехорошо. Неприлично.
— Между нами осталось еще что-то неприличное? Непременно нужно исправить.
Ты отвела так и не сползший в улыбку взор.
— Ты не понимаешь.
— Чего?
— Этого.
— Прости, чего «этого»?
— Серьезности того, что я пыталась сказать.
— Это настолько серьезно?
Мышцы у меня окаменели. В лице, видимо, тоже что-то изменилось.
— Что ты, — испугалась ты произошедшей метаморфозы, — совсем нет.
— Тогда я совсем ничего не понимаю.
— Вот ты со мной и согласился.
Твое лицо озарила чистая лучистая улыбка.
— С чем? — опять не понял я.
— С тем, что ты не понимаешь.
Я окончательно запутался.
— Мы сейчас говорим вроде бы не об этом? — Волевым усилием я развернул тему в прежнее русло. — Ты собиралась мне что-то сказать. Я слушаю.
— Ну ладно. Хорошо. Только не смейся.
— Я когда-нибудь над тобой смеялся?
— И не обижайся.
— Обещаю.
— И не перебивай.
— Само собой.
Ты вздохнула. Отступать было некуда.
— Знаешь… — Пауза затянулась. Встряхнув головой, ты зарылась лицом в ладони. — Нет, не могу.
Я обнял тебя еще крепче. Ты уткнулась лбом мне в плечо. Родная, любимая, единственная. Теплая, нежная. Вкусная. Моя. Здесь и сейчас, вчера и завтра, отныне и навсегда. Такая как сейчас — прекрасная и задумчивая. Милая и непосредственная. Искренняя, робкая. Наивная и обольстительная. Ты излучала чарующее тепло и окутывала им с ног до головы. Исходящие от тебя искушающее обаяние и надежный покой туманили мозг и заставляли забыть обо всем.
Но не о том, что теперь зудящей занозой сидело в мозгу.
— И? — выдохнул я.
Мои пальцы сжались сильнее.
Ты легонько поежилась.
— Ну не могу я. Это не просто.
— В жизни все не просто.
— Да. — Ты выдохнула с облегчением. — Ты прав. В жизни все не просто.
— И?
— Что «и»?
— Говори же, наконец.
— Что говорить?
— Откуда я знаю?
— Зачем тогда спрашиваешь, если не знаешь?
— Откуда мне знать, если ты еще не сказала?
— Чего?
— Того, что хотела сказать!
— Я уже все сказала, потом ты со мной согласился, а я признала твою правоту.
— Нет, ты хотела сказать что-то еще.
— Ничего я не хотела.
— Но ты уже начала…
— Это ты опять начинаешь. Сколько можно? — Ты отстранилась. — Такой хороший вечер был, а ты опять все испортил.
Любить значит верить
Рассказ. Жанр — современная проза, реализм
То, чего ждали шесть лет, стало возможно. А вместо счастья…
Капельница, датчики, провода. Недавно Виктория завидовала Родиону, теперь поменялись местами. Ирония судьбы. Вернее, гримаса.
Дверь в палату приотворилась.
— Виктория Владимировна? — донесся шепот медсестры. — Вас вызывают.
— Врач?
— Посетитель, по внутреннему телефону.
Выходя, Виктория механически поправила одеяло на недвижимом теле мужа.
В голове не укладывалось. Родиона сбила машина. Виновник скрылся. Врачи сказали, что ничего серьезного, но муж еще неделю проведет без сознания. А судьбоносной новостью она с ним так и не поделилась…
У стойки дежурной ждала снятая трубка.
— Вы меня не знаете. — Голос был незнакомый, звонкий, однозначно женский. Скорее, девичий. — Нужно поговорить. Я внизу.
Ответить Виктории не дали, в трубке раздались гудки. Что ж, нужно, значит, нужно. Виктория допускала, что однажды такой разговор состоится. В держатель телефонного аппарата трубка попала с третьего раза, второй рукой пришлось ухватиться за стойку и подождать несколько секунд.
Лифт долго не подходил. Мысли разбежались, и даже номер этажа внес сумятицу. Шестой. Цифра шесть последнее время преследовала. Родион на шесть лет старше, шесть лет прошло после свадьбы, и шесть лет у них нет детей, о которых мечтают.
И шесть лет, как Виктория лечится.
Теперь можно говорить в прошедшем времени, ей удалось выстоять и победить. Диагноз казался фатальным — острый лейкоз. Мучительные курсы химиотерапии, трансплантация костного мозга… Стойкой ремиссии добились ценой, которой не вспомнить