– Вот как надо! – наставительно сказал он Федьке. – Ну да не беда, научим.
Учеба началась на следующий день, и небо сразу показалось отроку с овчинку. Поднявшись рано утром и коротко помолившись, ратники брались за сабельное учение. Сначала Корнилий показывал сабельный прием, и все должны были его повторить, причем сотник придирчиво смотрел за чистотой его исполнения. После этого, разбившись на пары, до седьмого пота звенели саблями в учебных поединках.
После учений воинам давали передохнуть и позавтракать, а потом седлали коней, и начиналось учение конное. До сего дня Федор думал, что умеет управляться с лошадьми, но быстро осознал глубину своих заблуждений. Просто верховой езды было недостаточно, надо было брать препятствия, поднимать на всем скаку с земли нарочно брошенные предметы, уметь соскакивать с коня на ходу и обратно прыгать в седло. Но кроме индивидуальной подготовки была еще и групповая. Учились атаковать врага строем, а потом по команде разворачиваться и, не теряя своего места, отступать. Иногда это делали вместе с рейтарами Вельяминова, но чаще Корнилий выводил их одних и учил их ходить крадучись лесными тропами, читать чужие следы и прятать собственные. Хотя, похоже, прочие Федькины сослуживцы и без того все это умели.
К вечеру парень валился с ног от усталости, но на этом его мучения не кончались. Михальский, верно, услышал, что сказал Федору царь на смотре, и велел ему заниматься грамотой. Хочешь не хочешь, а пришлось боярскому сыну браться за учение. Занимался с ним старенький попик с дребезжащим голосом и неожиданно твердой рукой, которой он выводил безупречные буквицы и нещадно бил своего великовозрастного ученика при малейшем подозрении на нерадивость. Нет ничего удивительного, что при таком учении Федька враз вспомнил все буквы и научился хотя и по складам, но довольно бойко читать. Писать получалось хуже, но святой отец решил, что ходить ему на старости лет стало трудно, и надобно завести палку. Услышав таковые рассуждения, Федор сразу же, елико возможно, увеличил рвение к учебе. Отдыхать удавалось лишь когда ратников из сотни Корнилия назначали патрулировать город вместе с рейтарами. Конные разъезды объезжали дозором основные улицы Москвы для поддержания порядка. Панина часто отправляли в них: возможно, для того чтобы он лучше изучил столицу.
Были, впрочем, и маленькие радости. Если Федька был усерден всю неделю, в воскресенье его отпускали в увольнение, и боярский сын бродил по оживленному городу, глазея на прибывающий на торги, богомолье или еще по каким делам народ. Кроме того, боярскому сыну и его холопу выдали по изрядному отрезу ткани с наказом построить форменные кафтаны вроде тех, какие носили царские рейтары. Заказать их оказалось делом совсем не простым. Кафтаны, в которых щеголяли ратники Вельяминова, были диковиной для московских портных. Более короткие, чем привычные стрелецкие, с отложными воротниками и накладными карманами. Борта должны быть украшены шитьем и иметь гербовые пуговицы. Портные, узнав, что требуется молодому боярскому сыну, заламывали совершенно несусветную цену в не менее как полтину серебром за каждый. Денег таких Федька, которого до сих пор обшивали тетка и названые сестры, отродясь не видывал, и потому, вздыхая, прекращал сговор. Выручил молодого человека его командир. Узнав о затруднениях своего подчиненного, он отвел его в лавку стрелецкого сотника Анисима Пушкарева, оказавшегося приятелем Михальского. Торговали в ней всяким товаром, в котором может случиться нужда у служивого человека, то есть всем подряд.
Анисим оказался дома и встретил гостей радушно, усадил на почетные места, угостил чем бог послал и приготовился слушать. Корнилий, поговорив для приличия прежде о всяких пустяках, перешел к делу и показал на Федора, дескать, надо бы приодеть молодца.
– А чего в мекленбургский кафтан, – спросил стрелецкий сотник, – он вроде в твоей сотне, а не в вельяминовских?
– А нет теперь вельяминовских сотен, государь повелел целый полк рейтар набрать для охраны своей персоны. Моя же сотня будет при том полку для разведки и прочего. Так что со временем всех переоденем, а начали с сего вьюноши, того ради что ему, бугаю деревенскому, и надеть-то нечего, стыдно в караулы назначать.
Федька, услышав, что сказал Михальский по поводу его приличного, как ему думалось, наряда, запунцовел, но помалкивал.
– Понятно, а ко мне-то чего пришли – мало ли портных на Москве… или дорого просят?
– По полтине за кафтан, а у меня еще и холоп боевой, – отвечал, насупившись, Федор.
– Эва как! – воскликнул в ответ стрелецкий сотник. – Совсем осатанели, ироды. Хотя, конечно, работа немалая и требует тонкости…
– Анисим, не набивай цену, – прервал излияния приятеля Михальский, – всем ведомо, что твоих стрельцов в таковые кафтаны еще в Мекленбурге переодели, а как приписали к стремянному полку, так дали новые – красные, и шапки таковые же. А прежние кафтаны ты, сказывают, прибрать велел.
– И что с того, нешто боярскому сыну прилично будет со стрельца кафтан носить?
– Боярскому сыну, может, и неприлично, а боевому холопу – в самый раз, да и хозяину его уже на полтину легче!
Тут в горницу с выпученными глазами влетел один из сидельцев и, подбежав к хозяину, зашептал что-то на ухо. Сотник, выслушав его, поднялся, но сказать ничего не успел, потому что в широко распахнувшуюся дверь стремительно вошел царский кравчий.
– Тебя, Анисим, государь еще в бояре не пожаловал, чтобы я доклада дожидался!.. – громко произнес он. – О, да у тебя гости?
Присутствующие встали и степенно поклонились важному посетителю.
– Да вот, Никита Иванович, пришли по нужным делам, – ответил ему Корнилий.
– Здравствуй, Корнилий, это хорошо, что я тебя встретил. Поговорить надобно о некоем деле. А это кто, Панин?
Федька еще раз поклонился в ответ, радуясь, что Вельяминов его признал.
– А ты ведь, боярский сын, тетушке моей сосед, не так ли?
– Так, господине.
– Это хорошо, земляк – что родственник; что к Анисиму-то пришел – али нужда какая приключилась?
– Да вот…
– Не забивай голову, Никита Иванович, невелико горе