Такой вот лунный ап-аут[4].
Лукасинью просыпается. Его лицо накрыто прозрачным панцирем, который так близко, что дыхание его туманит. Лукасинью паникует, вскидывает руки, чтобы отбросить штуковину, которая вызывает клаустрофобию. Ощущение тяжести и теплоты распространяется внутри черепа, по задней части головы, вдоль рук, торса. Никакой паники. Спи. Последнее, что он видит, — фигура у изножья кровати. Лукасинью знает: это не призрак, потому что на Луне призраков нет. Ее камни их отвергают, ее радиация и вакуум изгоняют. Призраки — существа хрупкие, сотворенные из дыма, бледных красок и вздохов. Но серая фигура со сложенными руками и впрямь похожа на привидение.
— Мадринья Флавия?
Привидение смотрит на него и улыбается.
Господь не покарает женщину, которая ворует от отчаяния. Марина проходит мимо уличного храма каждый день, возвращаясь от скупщика мочи: вокруг Казанской иконы Божьей Матери светится созвездие пульсирующих биоламп. В каждом из этих пузырьков желе содержится глоток воды. Марина грешит проворно, запихивая их в свой рюкзак. Четыре отдаст Блейку. Его все время мучает жажда.
Прошло всего две недели, но Марине кажется, что она знала Блейка всю жизнь. В нищете время тянется медленно. И нищета — она как лавина. Один маленький промах-камешек вываливается, ударяется о другой, сбивает с места еще несколько, и все скользит, катится прочь. Один отмененный контракт. Однажды из агентства не позвонили. А маленькие цифры на краю ее поля зрения продолжали уменьшаться. Скользили, катились прочь. И вот она начала подниматься по приставным лестницам и каменным ступенькам, все выше по стенам квадры Ориона. Прочь от переплетения мостов и галерей, прочь от широких улиц с апартаментами, по все более крутым ступенькам и лестницам (ибо лифты стоят денег, а на самые высокие уровни и вовсе не ходят), к нависающей громаде штабелей и кубов — Байрру-Алту[5]. Разреженный воздух пах фейерверком: вокруг дикий камень, лишь недавно обработанный строительными ботами, да пористое стекло. Пешеходные дорожки опасно виляли мимо дверей-занавесок в каменных клетушках, озаряемых лишь тем светом, который падал сквозь вход и незастекленные окна. Один ложный шаг означал крик, медленно удаляющийся к неоновым огням проспекта Гагарина.
Байрру-Алту менялся с каждым проходящим месяцем, и Марине пришлось долго брести, прежде чем она разыскала жилище Блейка. «Совместная аренда квартир; суточные расходы суммируются», — гласила реклама в каталогах Меридиана.
— Я здесь не задержусь, — сообщила она, окинув взглядом единственную комнату с двумя матрасами из пены с эффектом памяти, пустые пластиковые бутылки из-под воды, валяющиеся на полу подносы от съестного.
— Никто не задерживается, — сказал Блейк. Потом выкатил глаза и согнулся пополам в приступе сокрушительного, бесплодного кашля, содрогаясь всем хилым телом.
Сухой и отрывистый кашель, тот не дал Марине заснуть; Блейк трижды кашлянул, тихонько и почти раздраженно. Потом еще трижды. И еще трижды. И еще трижды. Из-за кашля она бодрствовала все последующие ночи.
Это песня Байрру-Алту: кашель. Силикоз. Лунная пыль превращает легкие в камень. Вслед за параличом приходит туберкулез. Фаги лечат его без труда. Люди, которые живут в Байрру-Алту, тратят свои деньги на воздух, воду и пространство. Даже дешевые фаги им не по карману.
«Марина». Фамильяр так давно с ней не разговаривал, что она от неожиданности падает с приставной лестницы. «У тебя есть предложение работы». Падать несколько метров; пустяк в этой безумной гравитации. Она все еще летает во сне: превращается в заводную птицу, которая курсирует вокруг модели Солнечной системы. Системы, что вертится посреди каменной клетки.
— Я его приму.
«Это ресторанное обслуживание».
— Я согласна.
Марина готова на все. Просматривает контракт. Она низко оценила свои услуги, но предложение подходит, пусть и с натяжкой. Для нее это воздух-вода-углерод-сеть и чуть-чуть про запас. Есть аванс. Нужна новая униформа из принтера. И надо наведаться в баню. Она чувствует вонь от своих волос. И билет на поезд.
Через час надо быть на Центральном вокзале. Моргнув, Марина подписывает. Контактная линза сканирует рисунок сетчатки и передает в агентство. Фамильяры пожимают друг другу руки, и на счету появляются деньги. От внезапной радости становится больно. Мощь и магия денег не в том, чем они позволяют владеть, а в том, кем они позволяют быть. Деньги — это свобода.
— Увеличивай, — говорит она Хетти. — Восстанови значения по умолчанию.
Напряжение в легких мгновенно отпускает. Выдох прекрасен. Вдох равен экзальтации. Марина наслаждается парфюмом Меридиана: озон и порох с нотами нечистот и плесени. А когда наступает момент, на котором вдох должен закончиться, он продолжается. Марина вдыхает глубоко.
Но время поджимает. Чтобы успеть на поезд, придется воспользоваться лифтом на 83-м западном уровне, однако он в противоположной стороне от квартиры Блейка. Лифт или Блейк? И думать нечего.
Лукасинью снова просыпается. Пытается сесть и от боли падает на кровать. Все ноет так, словно каждую мышцу в теле оторвали от кости или сустава, а на ее место засыпали измельченное стекло. Он лежит на кровати, одетый в герметичный костюм — такой же, какой надел бы для нормальной, безопасной, обычной прогулки по поверхности. Он может двигать руками, кистями. Его пальцы прогуливаются по телу вверх и вниз, проводя критический анализ. Пресс, мышечная броня поперек живота, бедра тугие и четко очерченные. Его зад на ощупь великолепен. Он хотел бы коснуться своей кожи. Ему надо знать, что с кожей все в порядке. Он знаменит благодаря своей коже.
— Я дерьмово себя чувствую. Даже глаза болят. Меня чем-то накачивают?
«Мю-опиоидные кластеры в твоем околоводопроводном сером веществе подвергаются прямой стимуляции, — говорит голос внутри его головы. — Я могу отрегулировать входной сигнал».
— Эй, Цзиньцзи, ты вернулся. — Его фамильяр придирчив, как дворецкий, и эту манеру речи ни с кем не перепутаешь. У фамильяров проблемы с расплывчатыми формулировками. Лукасинью видит чиб в правом нижнем углу поля зрения. Человеку из семьи Корта не нужно обращать внимание на эти цифры, но он рад их видеть. Чиб сообщает, что он жив, в сознании и потребляет. — Где я?
«Ты в медицинском учреждении „Санафил Меридиан“, — говорит Цзиньцзи. — Тебя переместили из гипербарической камеры в компрессионный костюм. Ты перенес серию искусственно вызванных коматозных состояний».
— Как долго? — Лукасинью пытается сесть. Боль продирается вдоль каждой кости и сустава. — Моя вечеринка!
«Ее перенесли. Тебе предстоит еще одна искусственная кома. Отец придет повидаться с тобой».
На стенах разворачиваются белые суставчатые медицинские руки.
— Погоди, постой. Я видел Флавию.
«Да. Она приходила тебя навестить».
— Не говори ему.
Лукасинью так и не понял, отчего отец изгнал мадринью, его суррогатную мать