Никола так и лежал в постели. Пока он сидел в Спиллерсбуде, у него было несколько увольнительных, но он их проводил у Хамона или у кого-то из друзей. На этот раз – в своей постели. У мамы.

Он свернулся в клубочек под одеялом.

Странно: все как нельзя лучше. Должен бы лопаться от счастья. Никто не запирает двери в девять вечера. Никаких проверок. Ни обысков, ни Сандры, ни Андерса, ни прочих зануд с их постоянными замечаниями.

Но чувствовал он себя – хуже не придумаешь. Трижды бегал в сортир. Его вывернуло наизнанку, уже ничего в желудке не осталось, а лучше не стало. Он даже не открыл дверь Тедди, который зашел его поздравить.

И это не желудочный грипп, и не скажешь, что обкурился. Нет, как бы ему ни хотелось свалить все на одну из этих причин. Вчерашняя пирушка ни при чем – не так уж он много выпил. Он знал, в чем причина.

Никола Максумич, племянник Найдана. Найдан, он же Медведь, он же Тедди. Племянник Тедди Максумича – свободный человек.

Но в глубине души он знал, в чем дело.

Страх. Ему было не по себе от страха.

Вчера… что было вчера? Хамон не шутил, он и в самом деле устроил настоящий пир. Заказал столик в дорогом баре на Сальтшёгатан. Хамон, Юсуф, Белло и еще четверо.

– Выпивкой угощаю я, за еду платите сами, – сказал Хамон. – Не каждый день такое – Никола откинулся.

Интересно, откуда у него столько фантиков…

Они пытались снять телок, перемигивались с официантками, болтали со знакомыми. Сёдертелье – не мегаполис, всего-навсего большой пригород Стокгольма. За круглым столом – парни Юсуфа. А если ты в команде Юсуфа – значит, человек Исака. Аура уважения.

Стейк на дубовой доске, светлое пиво.

Хамон заказал кальвадос, помахал свернутой в ролл тушкой салаки.

– Ребятки, чарли[13] хватит на всех.

В другой руке он держал бутылку шампанского.

– «Моэт и Шандон» – мое второе имя.

Изо всех сил старался держать градус. Забрался на стул.

– Пьем стоя! Твое здоровье, Библик! Добро пожаловать домой!

Вчерашние мысли застряли в голове.

Он же ничтожество, только притворяется крутым. А на самом деле – никто.

Что с ним не так? Почему он не может, как остальные? Когда надо быть спокойным – сохранять спокойствие, когда надо взорваться – взрываться. Чтобы со стороны было видно, кто идет. Казалось бы: нет никого счастливее его в Северной Европе.

Ан нет! Дрожит как осиновый лист.

Непонятно, должен бы перерасти эти младенческие глупости – скоро двадцать. Должен бы, должен… но в глубине души Никола знал, что все так и останется. Последние годы… он делал все что положено, от друзей не отставал, повторял, что ему надоело мелочиться, просил взять его в настоящее дело…

И в то же время ему было очень страшно.

И с кем поделиться?

Он панически боялся идти на эту чертову стрелку. Суд Исака.

«Ты просто трус, Никола», – сказал он себе.

Ребята пошли зарядиться в туалет. Никола тоже нюхнул с полчаса назад, и кайф начал выветриваться.

Рядом с ним к стойке протиснулась совсем молодая девчушка и попыталась что-то заказать. Бармен сделал вид, что ее не замечает.

– Я тебе помогу, – покровительственно кивнул Никола и перегнулся через стойку. – Ты что, не слышишь, приятель? Обслужи девушку.

Бармен посмотрел на него специфическим барменским «а-ты-кто-такой» взглядом, но внезапно брови его полезли вверх, и он, как овечка, принял заказ. Никола обернулся – за его спиной стоял Юсуф.

Оказалось, девочку звали Паулина, ей всего семнадцать. Собственно, она не имеет права здесь находиться, наверняка предъявила ID кого-то из подруг. Она с приятелями уже начала праздновать. Устроили пикник в гавани. Выпили по стакану «Кикки Даниэльссон»[14].

– Это еще что такое?

– Биб.

– Какой-такой биб?

– Ты что, не знаешь, что такое биб?

– Нет.

– Bag in box. Биб. Любимый напиток Кикки.

Они посмеялись. У Паулины были яркие карие глаза.

– А это правда, что ты говоришь по-ассирийски?

Он был известен в Сёдертелье именно из-за этого. Он кивнул – не в первый раз ему задают такой вопрос.

– Я вырос с ребятами из Сирии.

– Потрясающе! Я даже польский не знаю, хотя мои предки оттуда. А еще говорят, твой дед читал тебе русских классиков, когда ты был маленький.

Откуда ей это знать? Он опять кивнул, на этот раз не так уверенно, и сменил тему.

– А ты с кем?

Никола огляделся. Приятели кружили по залу, поглядывая на него поощрительно: заслужил! Сегодня в самый раз потрахаться после такого долгого поста.

Он только надеялся, что они не слышали ее последний вопрос – насчет русских классиков.

Охотнее всего Никола проболтал бы остаток вечера с этой симпатичной девчонкой.

Потому что это была еще одна постыдная тайна: он не только трус, но к тому же и девственник. Он никогда еще не спал с женщиной.

Постель казалась жаркой и неудобной. Мать ушла куда-то с Тедди.

Завтра, завтра… этот чертов «суд» будет завтра. Ни он, ни даже Хамон не знают, когда и где. Вечно у них так – никто ничего не знает до последней минуты. Но сегодня вечером он должен провернуть одно дельце; что ж, это часть его работы.

Он, вообще-то говоря, должен был сейчас находиться на рабочем месте у Георга Самюэля, но позвонил, сказался больным. А что? Его состояние вполне подходило под определение «болезнь». К тому же мастерские были в Окерсберге, на другом конце Стокгольма, минимум час езды. Неужели мать и вправду надеется, что он продолжит практику?

На полке – фотографии в рамках. Молодая мама в студенческой фуражке и ярко-голубом летнем платье. Лицо веселое, а рядом дедушка, он заметно гордится дочерью. Через год родился Никола. Как-то, когда ему было лет одиннадцать, мать обронила, что дед был недоволен, когда она его родила.

– Почему? – спросил Никола. – Разве он меня не любит?

– Конечно, любит. Он любит тебя больше всего на свете. Но он хотел, чтобы я поступила в университет или в другую высшую школу, а когда ты родился, он решил, что моя карьера кончена. По его мнению, я родила слишком рано. Мне было всего двадцать.

Забавно: Никола помнил до сих пор, что он тогда ответил матери.

– Двадцать лет – не рано, мама. Посмотришь, когда мне будет двадцать. Я, может, буду хозяином всего Сёдертелье.

Даже матери он не решался сказать правду…

В три часа утра Хамон помахал рукой – пора. Шалман закрывается. Симпатичная девчушка,