Через несколько лет отец взял ружье и отправился с ним в лес. Больше он домой не вернулся.
Эту историю рассказывали на острове в самых разных вариантах, но то был вариант семьи Персонов. Хольгер переживал ее всю жизнь, и его основной мыслью было то, что корень всех зол — те, кому потребовались эти дачи, а именно жители Стокгольма. Затем среди них появились те, кто был более виноват, чем другие. Главных негодяев звали Эверт Таубе и Астрид Линдгрен.
Хольгер никогда не уставал объяснять всем, кто хотел его слышать: шхеры всегда отличались тяжелой работой, пока не появился Эверт Таубе и не принялся романтизировать их, пока там не зазвучал Роннердаль и вальс из кинофильма «Семь морей до Кале». Любопытные стокгольмцы явились сюда и глазели через бинокль на проплывающие корабли. Все эти романтические бредни Таубе привели к тому, что стокгольмцы положили глаз на шхеры. Тут ведь были и местные красотки с цветами в волосах, и музыка под гармошку, и веселые выпивки. Те, у кого были средства, радостно начали покупать себе летнее удовольствие. Даже заброшенные пустыри шли нарасхват, а исконное население шхер редело.
Не только богатые приобретали тут участки. Маклеры покупали все, что могли, и строили дачи, чтобы продавать их или сдавать на неделю или месяц. Теперь все могли выбраться в шхеры и наслаждаться летней жизнью.
Молодежь из шхер общалась с дачниками и начинала скучать по столичным удовольствиям и кинотеатрам. Дома и усадьбы оставались без наследников, приходили в запустение, и немедленно слетались маклеры и скупали их «на корню». Шхеры походили на мертвецов, которые воскресали лишь на летние месяцы, а потом снова возвращались в свои мрачные зимние склепы.
Таково было общее содержание речей Хольгера, а свой рассказ он обычно заканчивал тем, что бы он сделал с Эвертом и Астрид, будь те еще живы. Это были жуткие фантазии, в которых разыгрывались сцены насилия, с применением веревок, мешков и бензина. Возражений он не терпел.
Шхеры обречены. Так считал Хольгер.
Анна — Грета
Заросли сирени окружали домик Анны — Греты. Над изгородью виднелась лишь маленькая башенка с окошечком на крыше дома. Когда Андерс был маленьким, он думал, что это настоящая башня, как в рыцарских замках, и был очень разочарован тем, что не мог найти туда дорогу и никто эту дорогу не мог ему указать.
Позже он понял, что башенка была всего лишь декоративным украшением, а окно — просто нарисованным. И все равно, подходя к дому, Андерс всегда думал о старых замках, которым много — много веков. Но сейчас все его мысли исчезли при виде женщины, распахнувшей ему дверь и бросившейся ему навстречу.
Анна — Грета была одета в джинсы и клетчатую рубашку. На ногах — резиновые сапоги. Длинные седые волосы были заплетены в косу, которая хлопала ее по спине, когда она бежала к Андерсу. Подбежав, она обхватила его за плечи и крепко прижала к себе.
— Мальчик! — Она обняла его и легонько потрясла. — Мальчик мой!
Она обнимала его так крепко, что Андерсу на минуту показалось, что она сейчас приподнимет его с земли, как она делала это в его детстве. Он побоялся обнять ее так же крепко — все — таки ей было уже восемьдесят два. Он лишь гладил ее по спине и приговаривал:
— Ну, бабушка… бабушка — Анна — Грета отпустила его и пристально вгляделась ему в лицо. Только после этого она, казалось, заметила стоявшего рядом Симона. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Анна — Грета милостиво кивнула:
— Кофе ждет!
Она прошла в дом мимо Андерса и Симона, громко топая сапогами. С возрастом походка у нее поменялась.
Журнальный столик был накрыт: бутерброды с анчоусами и яйцами, печенье и булочки с корицей. Андерс почувствовал зверский голод.
Симон сделал вид, что возмущен, и сказал Андерсу:
— Отличное угощение, а? Да еще в гостиной. Я пока посижу на кухне, подожду, когда и меня пригласят.
Анна — Грета остановилась и подняла брови:
— Я слышу какие — то жалобы?
— Нет — нет, — сказал Симон поспешно, — я просто говорю, что тут очень по — разному относятся к людям.
— Если бы тебя не было тут три года, то и тебе накрыли бы в гостиной.
Симон почесал подбородок:
— Ну, это легко можно устроить.
— Тогда я пойду и утоплюсь, сам понимаешь.
Отец Андерса однажды назвал Симона и Анну — Грету парой комиков. Несомненно, в этих словах была доля истины. Они как будто играли некий спектакль — на одну и ту же тему, но спектакль тем не менее был все время разным.
Анна — Грета смотрела на то, как Андерс съел один бутерброд и потянулся за вторым, и подвинула к нему блюдо.
— Насколько я понимаю, у тебя дома никакой еды нет?
— Извини, я…
Анна — Грета фыркнула:
— Успокойся. Я не это имела в виду. Ешь, ешь. Просто мы должны поговорить и о делах.
— Дрова, — подхватил Симон, — как у тебя с дровами?
Было решено, что Андерс возьмет с собой пакет с едой, затем он и Симон поедут и закупят продуктов, а потом Андерс разберется со своей лодкой. Проблема была решена.
Андерс извинился и вышел на крыльцо покурить. Он сел, закурил сигарету и стал смотреть на сливовые деревья Анны — Греты. На ветках висели зрелые плоды. Он думал про Хольгера и его жену, про море, про якорь на церковном дворе в Нотене, Майю. Это странно, что… что никто…
Когда он вернулся, стол был уже убран, а кофе налит. Симон и Анна — Грета сидели, близко склонившись друг к другу. Андерс стоял и смотрел на них.
Вот так выглядит любовь. Два человека встречаются, и между ними возникает любовь, и она становится отдельным существом, которое диктует свои условия.
Как это происходит?
Андерс опустился в кресло. Симон и Анна — Грета нехотя оторвали взгляды друг от друга.
— Хорошо подышать свежим воздухом, да? — сказала Анна — Грета.
Андерс кивнул. Анна — Грета никогда не упрекала его по поводу курения напрямую, но ее намеки были искусны и разнообразны.
— Я вот о чем подумал… — начал Андерс, — что, если поговорить об этом с Хольгером? Что он об этом скажет?
Анна — Грета ухмыльнулась:
— Если ты хочешь спросить о чем — то Хольгера, то он, несомненно, ответит тебе, что в неудачном улове трески виноваты исключительно жители Стокгольма.
— Это да. Но я не об этом. Я про… Майю.
Симон и Анна — Грета смотрели на него, не двигаясь. Андерс