Когда Клара сняла трубку домофона, она услышала потрескивающий голос Мака, он раздавался словно из другого мира — обычного, невинного места, в котором сердце не перестает биться и кровь не стынет в жилах после получения электронных писем.

— Господи, — сказал он, когда она его впустила, — ты выглядишь ужасно. Я пошел к тебе на работу, но мне сказали, что после обеда ты не возвращалась, так что… — Он замолчал. — Клара, ты в порядке?

Клара, ничего на это не ответив, подвела его к компьютеру и ткнула в экран.

— Читай, — сказала она.

Мак послушно сел. Пока он читал, Клара наблюдала за ним: голова наклонена, густые черные волосы торчат во все стороны, стройный высокий мужчина, скрючившийся в маленьком офисном кресле в таком неудобном положении, что кажется, сейчас распрямится и выпрыгнет из него, как чертик из табакерки. Она была рада его видеть, сковавший ее страх стал понемногу ослабевать.

Мак, самый близкий друг Люка еще со школьной скамьи, проводил в их квартире почти столько же времени, как и они сами. Он был частью той жизни, которую Клара знала всего сутки назад: ночи в клубе «The Reliance», вечера дома с пивом и коллекцией дисков, долгие похмельные обеды по субботам в «The Owl» или «Pussycat», только им понятные шутки и истории, легкие, комфортные отношения людей, связанных давней дружбой; Мак поддерживал их, был свидетелем счастливой нормальной жизни — до того, как все стало ненормальным, настолько далеким от того, чтобы быть нормальным.

— Вот дерьмо, — сказал он, закончив читать.

— Ты знал о сообщениях? — спросила она.

Мак смущенно посмотрел на нее:

— Ну да, Люк говорил мне, что получает странные письма, но я понятия не имел, что их так много и они настолько ужасны.

В отчаянии Клара повысила голос:

— Почему, черт возьми, он мне не сказал? Поверить не могу, что он скрыл их от меня. Сплошная мерзость, а от некоторых просто тошнит.

— Да уж, — сказал Мак. — Он… гм, не хотел тебя волновать…

— Ради всего святого!

— Знаю, знаю. Думаю, ему было не по себе от того, что их писала женщина.

— Издеваешься? Эта психопатка залезла в мою квартиру, угрожала моему парню. Что он затеял, когда решил мне ничего не рассказывать? — Она внимательно посмотрела на Мака. — Ему известно, кто она?

Мак замотал головой в ответ:

— Нет. Честно, не думаю, что у Люка были хоть какие-то догадки.

Она повернулась к экрану компьютера и прочла вслух последнее сообщение: «Иду за тобой».

— В смысле… что за хрень?

Она поискала глазами телефон.

— Я собираюсь звонить в полицию.

Мак поднялся.

— Я абсолютно уверен, что они не будут ничего делать, если человек отсутствует меньше двадцати четырех часов. Послушай, Клара, эти письма… писала какая-то извращенка, возможно, бывшая подружка, решившая запугать Люка, но я сомневаюсь, что они связаны с его исчезновением прошлой ночью.

— Тогда где его носит, черт возьми?

Он пожал плечами.

— Вероятнее всего — решил немного проветрить голову.

— Проветрить голову? С какой стати ему могло это понадобиться?

Мак не ответил, отвел глаза в сторону и сказал:

— Я обзвонил всех его друзей, но думаю, он может быть у родителей. Ты с ними связывалась?

Вопрос привел Клару в замешательство.

— Еще нет.

— Может, стоит попробовать? Это то, что в первую очередь сделала бы полиция.

Мак был прав. Даже странно, что такая очевидная мысль — дом мамы и папы Люка в Саффолке — не пришла ей в голову ранее. Она не знала никого, кто был бы так привязан к родителям, как Люк. Возможно, он был настолько напуган, что решил уехать из Лондона на несколько дней. Но если это так, почему он ей ничего не сказал?

Она в замешательстве посмотрела на телефон.

— А если его там нет? Ты же их знаешь — они с ума сойдут.

— Эй, а ты права…

Они уставились друг на друга, думая об одном и том же: Эмили.

Люк никогда не говорил о своей старшей сестре, Кларе были известны лишь сухие факты: в восемнадцать лет Эмили покинула отчий дом, и больше о ней не слышали. На тот момент Люку было десять, его брату Тому — пятнадцать. Люк рассказал ей об этом однажды поздно вечером в его старой коммунальной квартире в районе Пэкхем, расположенной в полуразрушенном викторианском таунхаусе в переулке рядом с Куинс-роуд, через несколько месяцев после того, как он и Клара стали встречаться; они валялись там в кровати ночи напролет, слушая музыку и голоса из баров и ресторанов, теснившихся под железнодорожными арками вдоль улицы, а над ними по эстакаде с грохотом проносились поезда.

— Ни малейшего представления, что с ней случилось? — спросила Клара, сраженная его историей.

Люк пожал плечами, а когда заговорил, в его голосе звучала горечь, которую она до сих пор не замечала.

— Нет, ни единой мысли ни у кого из нас. Просто однажды ушла. Оставила записку, в которой сообщила, что покидает дом, после этого никаких вестей от нее не было. Это полностью разрушило мою семью; родители так и не смогли оправиться. У мамы случился нервный срыв, после чего мы решили, что будет лучше никогда больше не упоминать имя Эмили. Мы убрали ее фотографии и перестали о ней говорить.

Клара в ужасе села на кровати.

— Так страшно! Тебе было всего десять, наверное, очень хотелось поговорить о ней… должно быть, это невероятно опустошило и тебя, и брата.

Он перестал водить рукой по ее ноге.

— Думаю, мы поняли, что не стоило этого делать.

— Но… разве не … я хочу сказать, полицию разве не привлекли к расследованию?

Он понурил голову.

— Она ушла сама по доброй воле. И мне кажется, это особенно ранило моих маму и папу — в записке говорилось, что она уходит, но не объяснялось, куда и почему. Отец говорил мне, что нанял тогда частного детектива, чтобы попытаться разыскать ее, но безрезультатно. — Он пожал плечами. — Она словно испарилась.

В этот момент Клара поняла про Люка то, что до сих пор оставалось загадкой. Нет-нет, да мелькала за его смехом и шутками, его потребностью быть живительной силой и душой любой вечеринки едва уловимая печаль, которую Клара до сегодняшнего дня не могла распознать.

— Какая она была? — тихо спросила Клара.

Он улыбнулся.

— Классная. Забавная, милая, но немного неистовая, что ли… Тогда я был десятилетним мальчиком, и сейчас не могу быть