След они взяли, от дыры и до Ника, который не шелохнулся даже, когда носы собак уперлись в голые его пятки. Он больше не тряс бубенцы, но просто сидел, запрокинув голову, уставившись распахнутыми глазами в серое небо.
Гончие вздыхали.
И крутились рядом с Ником. А потом развернулись к воде. К берегу и привели.
– Там, значит… – Мэйнфорд дошел до самой кромки воды, и Тельма, о которой словно все забыли, последовала за ним.
Нет, ей вовсе не было любопытно.
Любопытство – опасное качество, но ее тянуло. К воде.
К грязной воде. Мутной воде. Полупрозрачной, как старое стекло. И Тельме казалось, что на нее смотрят.
Со дна.
– Дальше никак, – сказал Охотник и, присев, обнял собак. Он был похож на них, мосластый, неуклюжий с виду, но при том неимоверно опасный. – Если только водолазов…
Мэйнфорд покачал головой:
– Не найдут. Старое русло.
И ничего не добавил, но все поняли.
Водовороты. И омуты. И сама Бездна с ее неутолимым голодом, с привычкой брать все, что люди в неосторожности своей готовы подарить, не столь уж важно, мусор то или дети.
Водолазам не позволят спуститься здесь. Да и сами они… вряд ли в городе найдется безумец, который согласится рискнуть.
– Думаю, нам и так хватит…
Ник все еще сидел. А свирель, странное дело, Тельма не слышала ее больше, будто невидимому менестрелю стало скучно или же не скука была причиной, но обилие посторонних. Разве такую музыку слушают в компании? Вот если Тельма рискнет вернуться одна.
Меж тем из дыры извлекали вещи.
Потрепанная кукла в грязном платье. Стоптанные ботинки. Брошь и серьги – свирели не любят металл. Амулет на удачу, давным-давно разряженный, а потому бесполезный. И еще один, от нечисти. Смешно, разве свирель – нечисть?
Мокрый медведь.
Штаны с оторванным карманом. И еще туфельки, почти новые, пусть и заросшие грязью…
Ник улыбался.
И выглядел совершенно счастливым, но лишь Тельма могла сказать, почему: скоро его заберут туда, куда свирели не добраться.
Глава 7
У Мэйнфорда болела голова.
Случалось.
Надо просто выспаться. Поесть. Отдохнуть. И тогда боль отступит. А пока Мэйнфорд может глотать травяные пилюли, запивать их дрянным кофе и надеяться, что отпустит.
– Дерьмово, шеф? – поинтересовался Кохэн.
Мэйнфорд кивнул бы, если бы не опасался, что неловкое это движение не вызовет новый приступ. А ведь боль только-только отступила, отползла куда-то на периферию, где и затаилась. Час-другой продержаться, а там, глядишь, и вправду домой, в кровать… пару часов здорового сна.
Хорошо бы без кошмаров.
– Может, тебе того… – Кохэн щелкнул пальцами, и в воздухе запахло хвоей.
Пусть иллюзия, но дышать стало легче. Окно бы открыть, вот только за окном вода и смрад, городскую грязь ныне не смыть дождем. Так что пусть уж лучше призрачная хвоя.
– Потом… приехали?
– А то… – Кохэн сел в кресло, ногу на ногу закинул, руки на впалом животе сцепил. Вот поганец, никакого уважения к начальству. – Что воронье на падаль. Будешь говорить?
– Придется.
Встречаться с газетчиками желания не было. Вездесущее племя.
Любопытное.
Одаренное. И ложь чуют, что гончие кровавый след. А потому начальник управления и самоустранился. Пока все слишком мутно.
Призрачно.
– Что выяснили? – он потер виски.
– Ну… по предварительной оценке вещи принадлежат семнадцати разным жертвам, – Кохэн откинулся в кресле и глаза прикрыл. – Кое-что удалось соотнести, но… сами понимаете, в дыре этой сыро, вещи лежали долго. Она старается, шеф, но зацепиться не за что. Из последних есть пара приличных отпечатков ауры, а в остальном… только и может сказать, что разные хозяева…
– Семнадцать…
– Шеф, кто мог знать?
Никто не мог.
А более того, никто и не хотел знать.
– Подозреваемый наш ничего не отрицает, но и толку от него не добьешься. Сидит, улыбается.
– Откуда он вообще взялся?
Обыкновенный бродяга, которых в городе сотни и тысячи, если не сотни тысяч. Кто и когда считал их? Но ведь откуда-то должен был появиться Ник, прозванный Безумным.
– Выясняем… сделали слепок… но тут уж подождать придется.
Это Мэйнфорд понимал.
И все же ожидание давалось с трудом. Всегда-то он был нетерпелив, порой – слишком нетерпелив. И матушка, помнится, укоряла. Будущему Сенатору приличествует сдержанность, когда она еще думала, что с Мэйнфорда выйдет хоть что-то приличное.
Нет, не о том… не вовремя… позвонить Гаррету, пусть выступит с речью… у него-то всегда получалось с газетчиками ладить, но… вспомнят о родстве, взвоют… нет, Гаррет и так выступит с речью. И если подумать, отстраненно подумать, не о конкретном деле, но о Городе и нуждах его, то нынешнее дело как нельзя кстати…
…хороший кирпич в бастион предвыборной кампании.
– Что еще? – Мэйнфорд все-таки поморщился.
– Целителя пригласили, как положено… – Кохэн ущипнул себя за ухо, а значит, или озадачен, или недоволен, или и то, и другое. Но сейчас Мэйнфорду неохота разбираться в эмоциях зама, вообще в эмоциях…
– И что?
– Джорджи утверждает, что мы взяли не того…
– Что?!
– Джорджи, – спокойно повторил Кохэн, – утверждает, что мы взяли не того. Что наш парень и с мышью не справится. Крайняя степень истощения организма. Атрофия мышц. Стеклянные кости… он заключение составит, но я попросил пока погодить. Ну, с заключением…
Проклятие!
Мэйнфорд закрыл глаза.
Вот только этого не хватало. Джорджи ошибся. Или нет, он молодой, но талантливый паренек. Еще год отработки, и уйдет. Уйдут в какую-нибудь из центральных лечебниц, и будет не с преступным элементом возиться, а прыщи на сенаторских задницах удалять.
Нет, сам бы Джордж, может, и остался, но у него невеста.
А у невесты – запросы.
Она из Первого округа, из приличной семьи, а в приличных семьях целители, на полицейской ставке состоящие, не ко двору… все зло от баб…
Но дело не в ней.
А в Безумном Нике, и в том, что вряд ли Джорджи ошибся. И что отчет свой он напишет, как и должен, и будет в этом отчете именно то, о чем сказал Кохэна, а начальству сие не понравится.
Начальству нужен подозреваемый.
И обвиняемый.
Виновный.
Тот, кого можно вздернуть на радость газетчикам и во имя общественного спокойствия, а потому у присяжных, кои будут выносить приговор, не должно возникнуть и тени сомнений в виновности Ника.
– Хорошо. – Мэйнфорд поднялся. – Передай Тельме, пусть отдохнет часок… накорми чем… ну сам знаешь…
– Обогрей. Приголубь, – хмыкнул Кохэн. – Мэйни, надеюсь, ты не намерен девчонку выжить?
– Какое тебе…
– Прямое. Сам подумай, когда нам еще такое счастье обвалится? Ты же видел слепки. Нет, Бездна меня задери, ты же их делал! Да старик наш ей в подметки не годится. Я понимаю, что ты баб не любишь… и дурак…
– Не забывайся.
– С тобой забудешься, но… Мэйни, личное личным, а участку она нужна. Ты же понимаешь.
Хуже всего, что Кохэн был прав, и правота эта странным образом головную боль усугубляла, порождая в душе иррациональную злость на Тельму.
Какого демона она объявилась?
Именно сейчас?
С даром своим, с упрямством, с тайной, в которую Мэйнфорду придется сунуть нос, а