– Ты волновался?
– Нет. Я знал, что должен делать.
Видя мой очевидный скептицизм, он повел плечом.
– Ладно, волновался, – признал он. – Но я знал, что Кеджари – мой единственный путь к той жизни, которую стоит помнить. Смерть не пугает, если сравнивать ее с бессмысленным существованием.
«С бессмысленным существованием».
Эти слова неожиданно потрясли меня. Ибо какое существование может быть еще бессмысленнее этого? Жить в постоянном страхе, быть заложником собственной крови и собственной человеческой слабости? Так я никогда ничего не достигну: тратить все силы на борьбу за выживание. Никогда не стану тем, кто будет нужен… людям, у которых нет ничего, кроме меня.
Я так сильно сжала зубы, что задрожала челюсть. Схватив бокал, я глотнула еще вина, просто чтобы куда-то девать руки. И почувствовала на себе взгляд Винсента. Почувствовала, как этот взгляд смягчается.
– Ты не обязана участвовать, маленькая змейка, – тихо произнес он. – Я только сейчас понял, что не говорил тебе этого.
Ложью было бы сказать, что меня не подмывало сбежать – забиться за шкаф, как в детстве. Часть меня так и продолжала прятаться, потому что мне никогда не стать чем-то иным, кроме предмета охоты.
Ну уж нет, это не есть осмысленная жизнь. Это даже вообще не жизнь.
– Я не буду сниматься с турнира.
Я посмотрела на свою руку – изящное серебряное колечко на правом мизинце. Простая полоска металла с маленьким черным бриллиантом, в диаметре не шире самого колечка.
Оно лежало в кармане, когда Винсент меня нашел. Хотелось бы думать, что это кольцо моей мамы. Может быть, просто безделушка. Наверное, я так никогда и не узнаю.
Я рассеянно потерла его. Даже это незаметное движение не ускользнуло от внимания Винсента.
– Я бы нашел их тебе, если б мог, – сказал он. – Надеюсь, ты это понимаешь.
В груди отдалось болью. Я не любила открыто говорить о своих надеждах. Получалось как-то… глупо. Ребячливо. Еще хуже было слышать, как о них вслух говорит Винсент.
– Я знаю.
– Если бы у меня был хоть какой-то повод, если бы, скажем, начался бунт…
– Винсент. Я знаю! Знаю, что тебе туда нельзя.
Я встала и сурово посмотрела на него. Его взгляд метнулся к камину, чтобы не встретиться с моим.
Как странно видеть Винсента, который кажется чуть ли не виноватым!
Почти двадцать лет назад он вытащил меня из развалин во время кровавого ришанского мятежа. Город, который я покинула, – или то, что от него осталось, – находился в глубине ришанских земель. Единственным оправданием, почему пару десятилетий назад Винсент имел возможность войти туда, было восстание. А сейчас? Эта территория находится под защитой Ниаксии. Король хиажей не может нарушить границы в отсутствие войны между кланами. И хотя называть это вечно напряженное состояние «миром» было смешно, отец не имел никакого приемлемого повода вторгнуться туда и найти мою семью.
Если вообще кто-то из них выжил. Скорее всего, нет. Когда Винсент нашел меня в том доме, в живых никого не осталось. Но был ли кто-то еще? Ищет ли там кто-то меня?
Логичный ответ был мне известен. Человеческая жизнь очень хрупка. Но темные уголки моего сознания продолжали блуждать вдалеке. Где сейчас мои родные? Страдали ли они? Помнят ли меня?
Я никого не помнила. Может быть, именно поэтому так по ним тосковала. Мечта принимает ту форму, которая нам нужна. Двенадцатилетней мне было необходимо, чтобы они выжили и стали недостающим кусочком всей мозаики, чтобы наконец почувствовать себя цельной.
– Уже скоро, – тихо сказал Винсент. – Скоро ты станешь так сильна, что сможешь поехать.
Скоро.
Винсент не мог ничего сделать, но я могла – если бы была сильнее, чем человек. Даже еще сильнее – мне потребуется быть сильнее, чем большинство вампиров.
Я смогу, если буду такой же, как сам Винсент.
Это будет мое желание для Ниаксии, если выиграю Кеджари: стать кориатой Винсента. Стать связанной с ним душами. Связь Кориатиса была очень мощной – о ней ходили легенды. Даровали ее всего несколько раз в истории, и устанавливала ее сама Ниаксия. Это уберет из меня мою человеческую природу, сделав меня вампиром без риска, связанного с обращением, которое более чем в половине случаев заканчивалось смертью. И это свяжет мою душу с душой Винсента; его сила станет моей силой, а моя сила станет его силой. Я, конечно, мало что могла ему предложить. То, что он был готов преподнести мне такой подарок, было прежде всего свидетельством его любви.
В качестве его кориаты я получу силу, чтобы спасти семью, давшую мне жизнь, и стать истинной дочерью человека, который меня воспитал. Я стану одним из самых могущественных членов Дома Ночи и одной из самых могущественных людей в мире.
И больше никто никогда не станет меня недооценивать.
– Уже скоро, – согласилась я.
Он улыбнулся мне одними губами и встал:
– Ты готова?
– Да.
Это слово сухо прошелестело у меня во рту.
За эти годы я много раз пыталась молиться Ниаксии. И почти ничего не ощущала – может быть, потому, что я была человеком, а значит, меня нельзя было считать одной из ее детей. Но когда Винсент принес чашу и отделанный драгоценными камнями кинжал, надрезал мне руку и пустил струйку моей слабой человеческой крови в кованую золотую чашу, в затылке у меня стало покалывать. Винсент шептал молитвы на древнем языке богов, прижав большой палец к моей ране и выдавливая капли в подношение.
Он поднял глаза и встретился со мной взглядом.
– Ниаксия, Матерь неутолимой тьмы, Утроба ночи, тени, крови. Вручаю тебе Орайю Ночерожденную. Она дочь, которую подарило мне мое сердце, так же как оно сделало меня твоим сыном. Ее участие в Кеджари – величайший дар, который я когда-либо тебе поднесу.
Может быть, мне почудилось, но, кажется, его голос стал чуть более хриплым, самую малость.
– За исключением разве что ее победы.
Я не ожидала, что это будет так трудно.
Нет, я не была истово верующей. Но сейчас я ощущала присутствие богини, которая принимала подношение моей крови и обещала мне взамен лишь еще больше крови. Может ли она только брать, брать и брать, пока моим бедным смертным венам нечего будет отдавать?
Слова, которые связывали мою судьбу, висели в воздухе, густые, как дым.
– Ниаксия, я подношу тебе самое себя. Я подношу тебе мою кровь, мой клинок, мою плоть. Я буду состязаться на Кеджари. Я вручу тебе свою победу или свою смерть.
И затем финальные, закрепляющие слова:
– Аджа сарета.
«Возьми мою правду».
– Аджа сарета, – эхом отозвался Винсент, не сводя с меня глаз.
Кап, кап, кап – медленно вытекала из меня кровь.
То, что я вообще смогла уснуть, возможно, было заслугой только этих маленьких