Дальше все было будто в страшном сне. Меня медленно затягивало. Онемевшие от внезапно нахлынувшего холода пальцы хватались то за обломанную ветку, то за мох или длинную мясистую траву, но я только руки исцарапала и увязла еще глубже. От ужаса горло сдавило, я даже хрипеть толком не могла.
И этот холод… Он, кажется, был везде. Словно сами мысли заледенели и наполнили голову десятками ледышек Она тут же отяжелела, перед глазами поплыло.
Новый вдох отозвался болью, что-то вязкое забилось в нос.
Сознание стремительно падало в темный омут.
— Михаэлла!.. Да очнись же ты, бедствие ходячее! Девушка, ты меня пугаешь…
Кашель, кажется, только что перестал сотрясать тело, от него еще болело в груди. Я помнила, как что-то прохладное скользило по коже. Но теперь все прекратилось, в темноте было уютно и спокойно, только мерзкий привкус во рту раздражал. И еще голос. Но на все это я бы не стала реагировать, если бы кто-то «добрый» от души не хлестал меня по щекам.
— Мм-м…
Покровители, как же мне плохо! И жарко, кажется, сейчас кожа плавиться начнет. Но при этом меня почему-то трясет. И на душе погано, плакать хочется. Еще чьи-то настырные руки то тормошат, то по щекам лупят, то обтирают чем-то влажным. И голова разламывается. И тошнит. И…
— Вот умница. — Тихое бормотание обволакивало. В губы ткнулся край кружки, и я послушно сделала пару глотков. Больше не смогла, опять накатила дурнота. — Ты выбрала этот мир. Потерпи, скоро уже станет легче.
Голос я, естественно, узнала. Тавиш.
Произошедшее не забылось, поэтому я тут же попыталась вывернуться, но сил пока было маловато для таких подвигов.
— Пусти!
— Чтобы ты опять от меня в болоте спрятаться решила? — Он старался говорить насмешливо, но за этой насмешкой в тихом голосе слышалось что-то еще. Тщательно скрываемое.
Да уж лучше на дне болота, чем рядом с этим негодяем! Хотя, если честно, жить все-таки хотелось больше, чем сохранить честь. Но если он опять станет приставать… Ох, как плохо. Кажется, я умираю…
— Прости, это больше не повторится, — бормотал тем временем наколдованный, зачем-то поглаживая меня по волосам. — Я научусь справляться с реакциями тела. Без твоей помощи. Думал, что уже научился, но оно каждый день преподносит что-нибудь новое.
Теперь извиняется. А если б я не удрала…
— Я приличная девушка, — сообщила, еле ворочая языком.
— Не сомневаюсь, — радостно согласились где-то справа.
— Я хочу мужа и детей. Настоящую семью. — Никогда и никому в этом не признавалась, а тут вдруг накатило.
Открыть глаза все еще не было сил.
— Однажды тебе обязательно попадется подходящий человек. — Тавиш, конечно, всего-навсего заговаривал мне зубы, но слышать это было неожиданно приятно.
Я же поскользнулась, когда он отправил меня к демонам. Вдруг и сейчас сбудется.
— Только тронь еще раз! — Как плохо мне ни было, но задремать, не удостоверившись, что я в безопасности, не могла.
К счастью, Тавиш это быстро понял.
— Обещаю решать проблему вожделения без твоего участия, — серьезно выговорил он. — Расслабься, Михаэлла. Ты мне даже близко не нравишься. Просто я поддался порыву, да еще этот злосчастный ритуал…
— Какой еще ритуал?!
Глаза наконец удалось приоткрыть, но все вокруг будто дымкой было покрыто.
— Видимо, меня должно было подчинить ведьме, но вместо этого замкнуло еще и на тебя. Привязка крайне слабая, но она есть.
Так поводок все-таки есть? И один его конец в моих руках. От этого понимания стало спокойнее. И даже логичный вывод, что на другом конце того поводка отнюдь не ошейник, а тоже вроде как поводок, уснуть мне не помешал.
Что скрывается под платьем, наколдованный все-таки узнал, потому что проснулась я в его рубахе, а под ней не было совсем ничего.
Утро началось со слабости, противной головной боли, виноватого Тавиша и заваренных в кружке трав. Лекарство или хотя бы нормальный чай готовить он не умел, посему пойло было совершенно безвкусное. Просто вода с плавающими в ней травинками. Они не давали ни цвета, ни вкуса, ни приятного запаха, только раздражали. Но я все же выпила, чтобы прогнать мерзкую горечь во рту и избавиться от жажды. Хотя бы жар спал, уже хорошо.
Стыдно или неловко не было. Вряд ли он мог увидеть там что-то ужаснее, чем мое лицо. И хорошо, что не уложил на лавку прямо в липком грязном платье, искупавшемся вместе со мной в болоте. И что вытащил, тоже хорошо.
— Повезло, что в корзине нашлось спиртное, — избегая на меня смотреть, первым заговорил Тавиш. — Если бы не растер тебя, ты бы точно с горячкой на неделю слегла.
— Вряд ли. — Разговаривать с ним больше необходимого я не собиралась, но зачем-то все равно ответила: — Я крепкая. За последние пятнадцать лет вообще ни разу не болела.
После той самой лихорадки. Какая ирония.
Спорить он не стал, только бросил на меня любопытный взгляд и тут же отвернулся к окну.
В следующий раз тишину нарушила уже я сама. Был один вопрос, требующий прояснения:
— А где моя одежда?
Тавиш не ответил, только белобрысой головой в сторону очага мотнул.
Там тлели какие-то тряпки. Смутно знакомые тряпки! Вот почему минувшей ночью так жарко было! Ну, помимо горячки.
Вся слабость от злости улетучилась вмиг.
— Ты издеваешься?! — взвилась я и тут же закашлялась, поперхнувшись. Продолжала уже сквозь кашель и навернувшиеся слезы: — Что же мне теперь, голышом ходить?
— Ничего ты не голая, на тебе моя рубашка, — возразил беловолосый и скрестил руки на обнаженной груди.
На ней совсем не было волос и, помимо выпирающих костей, кое-где просматривались бугорки мышц, но все равно он оставался слишком худым.
Я его почти ненавидела. И это «почти» все еще держалось только из-за постоянных напоминаний себе о том, что этот мужчина не совсем настоящий, он появился в результате ведьминого ритуала и наверняка для него многое вокруг странно и непонятно. Но почему страдать от этого должна я?!
— В ней только здесь ходить и можно, — вздохнула я. — В деревню не сунешься. И… где мой платок?!
Старенькие, грубо сшитые туфли стояли возле лавки, где я их вчера и оставила, а платка не было. Но он здесь же лежал, я точно помню! Большой, шерстяной… надежный…
Тавиш не ответил, даже мой полный негодования взгляд проигнорировал.
Знает, мерзавец, что ничего я ему не смогу противопоставить, и этим пользуется!
— Как чаек? — невинно осведомился этот недомагиченный.
— Мерзкий. — Настроение было паршивое, поэтому я сказала правду.
Не руками же мне теперь лицо прикрывать?!
— Увы, это тело не умеет готовить. Ему раньше не доводилось, — пожаловался беловолосый и, так и не найдя во мне сочувствия, направился к выходу. — Ты пей пока, отдыхай, можешь