В больнице с сильнейшей аллергией я лежала 3 раза. Первый раз в 6 лет. Среди ночи сильно заболел живот над пупком и отяжелели веки. Забрали по «Скорой» и поставили диагноз: отек Квинке. Смутно помню, что со мной происходило в больнице. Воспоминания обрывочные: темнота, после отбоя ругается нянечка; если идешь в туалет, то ты крадешься туда, чувствуя себя преступником, а днем в туалете другие дети, стыдно же делать все необходимое при них, чтобы сдать материалы для анализов; то неприятное чувство, когда медсестра безучастно произносит фамилии; горькие таблетки, от которых тошнит; одиночество. Приободряло то, что больница была прямо напротив нашего дома. Я думала о том, что мама выйдет на балкон и сразу увидит ее из окна. Второй отек Квинке случился ближе к старшим классам. Во время гастролей со школьным франкофонным театром у меня разразилась очень сильная аллергия, я каким-то образом дотерпела до возвращения в Пермь, но с поезда мы направились прямиком в аллергоцентр. Ребята провожали меня сочувственными взглядами. И аналогичная ситуация случилась во время круиза по Волге с театром-студией «Код». Наша каюта была в трюме. Наутро я проснулась с отекшими глазами, скорее всего, среагировала на корабельную пыль. И каждый новый день мне становилось все хуже и хуже. На стоянке в Казани меня отвели в отделение «Скорой», где поставили укол дипроспана. По настоянию врача на теплоходе мне выделили каюту стерильного медицинского изолятора. Стало лучше. Помню, как я спускалась со своего этажа в столовую и мне встретилась одна из педагогов другого театрального коллектива, которая сказала: «Вот теперь ты, Катя, настоящая». А я еще не вполне оправилась, была подавлена, грустила, и как это часто бывало в подобные периоды, хотелось снять с себя кожу и промыть ее ключевой водой, прежде чем надеть обратно. Хотелось спать и не хотелось натыкаться на свое отражение в случайных зеркалах. Я переживала не из-за красоты, а из-за того, что видно мое нездоровье. Слова едва знакомой мне женщины меня возмутили и вызвали внутри душный протест. Во-первых, я не могла взять в толк, как может человек во время болезни быть настоящим. Во-вторых, задело то, что, видимо, ей не нравился мой характер.
Я уже в детстве отлично знала, чего хочу от каждого конкретного человека или дела, адекватно оценивала свои способности, ко всему подходила очень ответственно, требовала от себя не меньше, чем от других, но дипломатичностью и хитростью не отличалась, прямоту мою считали заносчивостью, а мне просто хотелось больше доверия и более сложных заданий. Ла́вров по заслугам тоже хотелось, не скрою. Я пыталась, конечно, быть мягче, но у меня редко получалось. Меня обсуждали за спиной, и это раздражало. Я не понимала, почему люди в лицо говорят одно, а за спиной – другое. Почему, если человек совершил ошибку, ему нельзя сказать о своих чувствах и разобраться в ситуации? Лишить честной обратной связи в личных отношениях, по-моему, то же самое, что уволить с работы без объяснения причин. Тогда, на лестнице, я тоже не получила толкового ответа на вопрос, что не так со мной «ненастоящей».
На грустных мыслях о своей болезни я никогда надолго не застревала, труд меня отвлекал и исцелял. Вернувшись домой из круиза, я почти всю ночь просидела с конспектами и элеутерококком, поспала часа 2 и утром сдала на 5 экзамен по истории за 9 класс. До больницы тогда дело не дошло.
Болезнь ослабевала по мере моего взросления и сдалась, когда я переехала в Москву. Возможно, мне больше подходил московский климат, а возможно, решающим оказалось то, что я оторвалась от родителей. К родительской любви часто примешана тревога, и кто знает, очень вероятно, что меня вылечили полная самостоятельность и личный кокон, который, как броня, отсеивал беспокойство мамы и папы. Любовь к ребенку идет рука об руку с тревогой за него. А тот, кто постиг искусство любви без страха – хозяин своей жизни и лучший тыл для своих детей. Но это очень трудно и стоит огромных усилий над собой. Которые я и прилагаю, чтоб быть достаточно хорошей мамой для своего сына. Посмотрим лет через 6, насколько я в этом преуспею.
Пока я не начала писать эту книгу, я не задумывалась всерьез, как повлияла на меня болезнь, какого счастья у меня бы не было, если бы несчастье не помогло, и ограничили ли меня в чем-то мои неприятности с кожей. Конечно, если бы проявления болезни не пошли на спад, как актрисе мне было бы сложно. Это вполне себе можно считать противопоказанием. Сейчас я борюсь с пигментацией на лице как следствием давних длительных воспалений, но это сущая мелочь по сравнению с тем, что могло бы быть.
Поразмыслив, могу с уверенностью сказать, что болезнь принесла мне гораздо больше благ, нежели страданий. Да, я мечтала о лечебном тональном креме, который бы скрыл пятна на лице, чтобы на меня не глазели все подряд с сочувственным взглядом. Да, мне было неприятно проснуться с сыпью в какой-то ответственный день, и трудно было заниматься физкультурой, потому что от пота все чесалось. Но болезнь дала мне главное – стремление к здоровью. А когда я заметила, что пятна на лице становились бледнее именно в те моменты, когда я была очень счастлива или увлекалась каким-то любимым делом, я поняла, что между мыслями и физическим состоянием есть связь.
Болезнь приучила меня быть осознанной, ответственной, внимательной по отношению к себе и сделала для меня здоровый образ жизни витальной необходимостью. В одном из своих детских дневников я дала себе обещание: «Быть здоровой всегда и везде, быть здоровой в любой среде». В детстве я мечтала именно об этом, а не о красоте. Поскольку атопический дерматит – явление мультифакторное, мне пришлось по ходу жизни разбираться во всех законах функционирования такой загадочной штуки, как человеческий организм. Это спровоцировало большой интерес к медицине и психологии, а мое любопытство впоследствии распростерлось намного шире, чем того требовала специфика моей проблемы. Эти знания теперь меня часто выручают.
С детства мне было не сложно ограничивать себя в неподходящей еде. Еще будучи ребенком, я довольно легко выдержала длительную диету, назначенную аллергологом из пермского медицинского центра, где меня лечили. У меня был большой список запрещенных продуктов: на полгода исключила пшеницу, картофель, молоко, на 2 года – томаты, яйца, мед, шоколад, цитрусовые, свинину, темное куриное мясо и некоторые другие продукты. Я видела, что это срабатывает, поэтому не возникало метаний: съесть или не съесть. Хочешь чистую кожу – соблюдаешь.