— А! Значит, это клуб для неудачников, — смеюсь я.
— Ну, в какой-то степени, да, — спокойно и даже опечалено отвечает мне Игорь. — Наверное, тебе сложно понять всё это. Нужно просто попробовать и тогда станет ясно, что к чему.
— И зачем мне это?
— Потому что ты одинока, Аврора.
Игорь не предполагает, а констатирует.
— С чего ты взял? — пытаюсь улыбнуться, но выходит очень глупо, уверена. — У меня много друзей и знакомых, с которыми мы очень часто встречаемся то тут, то там…
— Если с ними ты дружишь так же, как и со мной, то ты одинока, милочка.
— Интересно, а что не так с нашей дружбой? И вообще, мы, кажется, обсуждали таинственную девушку под странным ником…
— Ты никогда не говоришь о себе, — перебивает меня Игорь голосом настолько ровным, что мне становится неуютно. Снова констатация факта и, надо признать, безошибочная. Он снова наливает текилу в свою стопку и резко выпивает. — Я не утверждаю, что это плохо, просто… Мы ведь с тобой с университета знакомы. Часто посещаем одни и те же мероприятия, вместе работаем, а по вечерам, когда во мне просыпается неумелый поваренок, ты учишь меня по FaceTime, как приготовить пасту или запечь курицу в духовке. Мы ведь друзья, верно?
— Конечно.
— Тогда почему ты такая закрытая? Знаешь, я, конечно, не великий знаток всех этих любовно-романтических тем, но точно знаю по себе, — выделяет он интонацией, — что недоступность никогда не будет хорошим попутчиком в становлении отношений между мужчиной и женщиной. Ладно со мной ты такая, но с другими! — восклицает он шепотом. — С теми, кто хочет пофлиртовать с тобой, попробовать построить…
— Не надо, — отрезаю я и делаю несколько глотков чая. Мне не хочется обижать его, но этот разговор явно ни к чему хорошему не приведет. — Я такая, какая есть. Если тебя что-то не устраивает…
— Дело то не в этом, Аврора! — Игорь смеется, а я снова недоумеваю. Паста в горло не лезет, а чай кажется терпким на вкус. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Так я и счастлива, Игорь.
— Не думаю.
— О, ну, конечно! Тебе ведь виднее!
— Представь себе. Я каждый божий день вижу тебя: красивую, добрую, внимательную, эффектную, как крылышки самой разноцветной бабочки. Когда ты мимо мужиков проходишь, они шеи свои сворачивают и мысленно, в тайне от своих жен и девушек, тра…
— Прекрати, ладно! Хватит тебе уже пить! Несешь какую-то ерунду.
— Я не лезу к тебе с вопросами, хотя, поверь, их умопомрачительно много. Но мне очень, очень, очень хочется, чтобы ты немного отпустила то, что… Что заставляет тебя сжиматься постоянно. Я точно знаю… — Игорь замолкает и долго смотрит в мои глаза. Он уже пьян. И это неудивительно, ведь алкоголь в его крови редкое явление.
— Что?
— Твое сердце разбито. Поэтому, вот. Держи.
Он с трудом вытаскивает свой сотовый из кожаного чехла и достает маленькую спрятанную за заднюю крышку бумажку.
— Что это?
— Своего рода пригласительное в «Клуб разбитых сердец».
— Здесь просто цифры, — вздыхаю я. — Дорогой, давай я вызову нам такси и мы поедем по домам? Думаю, тебе уже хватит пить. Да и погода гляди какая…
— Эти цифры ты введешь, когда будешь регистрироваться, — продолжает Игорь, не слыша меня. — В приложении сразу появится графа, что ты пришла в клуб от меня. — Видя мое недовольство, он опускает свою ладонь на мою руку и шепотом говорит: — Тебе это нужно, поверь мне. Я тебя очень люблю и ценю и не стал бы всучивать какую-то туфту. Ты особенная, Аврора. Просто попробуй.
Он пьян. А с людьми в таком состоянии нужно быть паинькой и соглашаться с любым предложением, только чтобы не прилипали ещё сильнее.
— Хорошо, — киваю я с улыбкой и прячу кусочек бумажки с напечатанными цифрами в карман джинсов. — Я сейчас схожу в дамскую комнату, а потом мы поедем домой, идет?
— Так и быть. А по дороге я расскажу тебе о ДЖО300. У нее такой волшебный голос!
— Жду не дождусь.
— Если бы ты только слышала её голос!
И зачем я только согласилась приехать сюда? Неужели не могла найти правдоподобную отмазку? Ведь чувствовала, что ничем хорошим эта посиделка не закончится.
Я не хочу, чтобы дистанция в наших с Игорем отношениях нарушилась. Мы с ним не обсуждаем личную жизнь друг друга. Это негласное правило образовалось само по себе и никогда не нарушалось. Мы не ворошим прошлое, не хватаемся за лопаты и не пытаемся откопать то, что зарыто глубоко и навсегда. Для меня такие условия очень удобны: меньше знаешь — крепче спишь. А чем меньше знаю я о человеке, тем невозможнее моя привязанность к нему.
В дамской комнате я провожу минут пять и всё это время просто смотрю на свое отражение в прямоугольном зеркале.
«Я каждый божий день вижу тебя: красивую, добрую, внимательную, эффектную, как крылышки самой разноцветной бабочки».
Интересно, сказал бы Игорь эти красивые слова, увидь он меня брюнеткой с густой и непослушной копной до плеч? Я давно свыклась со своим новым цветом волос и многие мои знакомые уверены, что холодный оттенок блонда дан мне природой. Очень сомневаюсь, что моя былая несуразность вызвала бы в нем столько же восхищения, сколь этот камуфляж, с которым мы уже породнились.
Машина. Моя разбитая и требующая ремонта машина. Мысли о ней обрушиваются к самым ногам и делают их тяжелыми. Мне двадцать четыре года, я взрослая девочка и вполне способна решить эту проблему, но почему-то уверенность моя, которая всегда настолько напускная и фальшивая, что тошно становится, — даже она сейчас трещит по швам.
Решив обдумать дальнейшие действия завтра, ведь утро вечера определенно мудренее, я выхожу из дамской комнаты и случайно задеваю плечом человека, громко разговаривающего по телефону. Мне неловко, хотя он и сам виноват. Нашел место, где остановиться и поорать на кого-то.
— Стой, стой, стой, — окликает меня низкий голос, когда мне удается сделать лишь пару шагов в сторону зала. Я бы и не оборачивалась, да вот только мы с этим телефонным грубияном одни в коридоре. — Снова ты.
Ну, надо же!
Надо же, опять на моем пути возникает этот неприятный тип, чья насмешливая улыбка отзывается во мне кислой горечью. Я уже видела подобный взгляд. Наглый и с напускным величием, он медленно проходится по моей внешности, и на угловатом лице хозяина появляется неприятное выражение, похожее на старый и разлезшийся веник.
Зачем я стою и смотрю на него, вместо того, чтобы продолжить свой путь? Неужели «соскучилась» по общению с подобного рода людьми, чья человечность затерялась где-то в утробе матери, а о воспитании вообще говорить нечего.
— Всё, всё, всё. Заканчивай. Я перезвоню. — Брюнет отключается и, по-прежнему глядя на меня, громко цокает языком. — Кто бы мог подумать, правда?