Когда я права, мадам Жуффа молча рассматривает красную подошву своих туфель на каблуках, похожих на ледорубы, а ее ресницы, отягощенные тушью, опущены, как грустные щетки. Глядя на нее, я едва удерживаюсь от высказывания: «Не знаю, угрожает ли булыжникам разрушение от копытец барашка, но „лабутены” мадам запросто могут превратить наш двор в изгаженную лужайку для пикника». Ненавижу каблуки-шпильки, но придется молчать, потому что я спала с ее образцовым мужем. Мадам Жуффа, чье имя я отказываюсь произносить лишний раз, после того как Эрик буквально затер его своим языком, ничего не понимает о своем муже: он любит сабо, а не садо-мазо. Мой нрав пейзанки его успокаивал.
Семья Симон стала с жаром доказывать, что с барашком необходимы особые санитарные мероприятия во избежание каких-либо болезней.
– Каких именно? – спросила я, и они захлопали глазами.
Будучи хорошо осведомленной, я могла бы прочитать им лекцию об инфекционном дерматите у овец, но я не считаю необходимым информировать своих соседей больше, чем они смогут переварить: дерматит передается только посредством контактов. А что касается ящура или катара, я не представляю, где их может подцепить мой барашек.
Прервав молчание, мадам Симон высказала предположение, что барашек может съесть розы, растущие под их балконом. Мне трудно было не засмеяться, но я все-таки смогла. Я сказала, что барашки не любят розы. Они любят свежую или гранулированную высушенную траву, у них особый вкус. Мадам Симон снова захлопала глазами.
Никак не могу объяснить, почему
