В тропиках трудно хандрить. Наверняка в каком-нибудь мегаполисе можно сколько угодно бродить по улицам с хмурым видом, и никому в голову не придет остановиться и спросить, что у тебя случилось, или попытаться тебя развеселить, но нас ведь все считают счастливчиками, потому что мы живем на Гавайях, — все думают, что у нас не жизнь, а сущий рай. Будь он неладен.
— Гадость, — говорит Скотти и опускает жалюзи, закрывая окно и все, что за ним.
Надеюсь, она не догадывается, что я за ней наблюдаю, и меня чрезвычайно беспокоит то, что я вижу. Она слишком возбудимая и вообще странная. Ей десять лет. Интересно, чем весь день занимается человек десяти лет от роду? Скотти ведет рукой вдоль подоконника и бормочет: «Можно подхватить птичий грипп», затем приставляет ко рту ладонь и делает вид, что трубит в рог. Она малость чокнутая. Кто знает, что творится в ее голове? Кстати, о голове: Скотти не мешало бы подстричься или хотя бы причесаться. На голове у нее черт знает что. Куда ее водят стричься? Была ли она хоть раз в парикмахерской? Скотти чешет макушку, потом внимательно разглядывает ногти. На ней футболка с надписью: «Я НЕ ТАКАЯ, НО У МЕНЯ ВСЁ ВПЕРЕДИ!» Хорошо, что она не слишком хорошенькая, хотя, боюсь, все еще может измениться.
Я смотрю на часы, которые мне подарила Джоани. «Стрелки светящиеся, а циферблат из перламутра», — сказала она.
«И сколько они стоят?» — спросил я.
«Так и думала, что ты это спросишь!»
Я видел, что она обиделась, ведь она так старалась, так долго выбирала подарок. Джоани обожает делать подарки — выбирать их, потом дарить, чтобы оказать знак внимания, показать, что она тебя понимает, она к тебе прислушивается. Во всяком случае, так это выглядит. Зря я спросил, сколько они стоят. Джоани просто хотела показать, что она меня понимает.
— Сколько времени? — спрашивает Скотти.
— Половина одиннадцатого.
— Еще рано.
— Да, — говорю я.
Ума не приложу, чем бы нам заняться. Мы сидим в больнице не только потому, что приехали навестить Джоани — в надежде, что за ночь ей стало лучше и она начала реагировать на свет, звуки и боль, — но и потому, что нам больше некуда идти. Обычно Скотти весь день в школе, откуда ее забирает и привозит домой Эстер, но на этой неделе я вдруг решил, что ей лучше побыть здесь, со мной, и забрал ее из школы.
— Что будешь делать? — спрашиваю я.
Она открывает альбом для вырезок и фотографий, возня с которым, по-видимому, и занимает ее весь день.
— Не знаю. Есть.
— А что ты обычно делаешь в это время?
— Торчу в школе.
— А если бы сегодня была суббота? Что бы ты делала?
— Поехала бы на пляж.
Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ее оставляли со мной и что мы тогда делали. Кажется, ей был год, нет, полтора. Джоани тогда нужно было лететь на съемки в Маури, найти няню не удалось, а ее родители почему-то не могли взять Скотти к себе. У меня был судебный процесс в самом разгаре, я сидел дома и работал, нужно было срочно составить какие-то бумаги, поэтому я подхватил Скотти на руки и посадил ее в ванну, бросив в воду кусок мыла. И стал смотреть, что будет. Сначала она плескалась и пробовала пить воду, потом нащупала мыло и захотела взять его в руки. Мыло выскользнуло, Скотти снова попыталась его поймать, от удивления открыв рот. Я тихонько вышел в холл, где у меня стоял компьютер. Связался со своим офисом и включил. Пока я слышал, как Скотти плещется в ванне и смеется, я знал, что она не захлебнулась. Интересно, сработает ли сейчас такой трюк? Что, если посадить Скотти в ванну и дать ей скользкий кусок туалетного мыла?
— Ладно, поедем на пляж. — говорю я. — Мама повела бы тебя в клуб?
— Ну да. Куда же еще?
— Значит, решено. Сначала ты с ней поговоришь и мы дождемся медсестры, потом заскочим домой и сразу на пляж.
Скотти вытаскивает из альбома какую-то фотокарточку, сминает ее в руке и отбрасывает в сторону. Интересно какую? Уж не фото ли ее мамы на больничной койке? Наверное, не самая ценная семейная реликвия.
— У меня есть желание, — говорит Скотти. — Угадай какое?
Это у нас такая игра. Она загадывает место, куда она хотела бы попасть прямо сейчас.
— Я бы хотела, чтобы мы сейчас были у дантиста, — наконец решает она.
— Я тоже. Чтобы нам сделали рентген всего рта.
— И чтобы маме отбеливали зубы, — говорит она.
Мне тоже ужасно хочется, чтобы мы оказались в кабинете доктора Бранча, где получили бы дозу веселящего газа, а потом чувствовали, как постепенно немеют губы. По сравнению с тем, что с нами происходит, лечение любого, даже самого сложного зуба — чистейшее развлечение. Впрочем, на самом деле мне хотелось бы оказаться дома и заняться делами. Мне нужно решить, кому передать право владения землей, которая принадлежит нашей семье с середины девятнадцатого века. Если сделка состоится, мы останемся без земельной собственности. Мне просто необходимо все тщательно взвесить, прежде чем я встречусь со своими кузенами, что произойдет через шесть дней, считая с сегодняшнего. Это конечный срок. В два часа, в доме Кузена Шесть, через шесть дней состоится встреча с покупателем. Скверно, конечно, что я так долго ее откладывал, но, думаю, не только я, а вся семья хотела потянуть время. Мы пренебрегали своим имуществом, очевидно дожидаясь того момента, когда вдруг явится кто-то, кто взвалит на себя и наше наследство, и наши долги.
Боюсь, что Скотти придется пойти на пляж вместе с Эстер, и я уже собираюсь об этом сказать, но мне становится стыдно. Жена лежит в больнице, дочери требуется родительское внимание, а мне, видите ли, нужно работать. И я вновь сажаю ее в ванну.
Я вижу, как Скотти внимательно разглядывает мать. Девочка стоит, прижавшись спиной к стене, и теребит край футболки.
— Скотти, — говорю я. — Если ты ничего не хочешь сказать маме, тогда, пожалуй, нам лучше уйти.
— О’кей, — говорит она. — Пошли.
— А ты не хочешь рассказать ей, как у тебя дела в школе?
— Ее никогда не интересовало, как у меня дела в школе.
— А как насчет внеклассной работы? У тебя в ежедневнике записей больше, чем у президента. Покажи маме свой альбом для вырезок. Или то, что ты сделала на том уроке, где вас учили выдувать стекло. Что там у тебя получилось?
— Бонг, — отвечает дочь.
Я бросаю на нее внимательный взгляд. Вид у нее такой, словно она не сказала ничего