Мужчина слегка коснулся зубами нежной кожи ее горла, а затем облизал ее ухо и прикусил мочку. Ее тело было в огне, бедра описывали беспомощные круги, пытаясь слиться с твердостью, которую она ощущала под одеждой. Розалинда хотела сорвать с него штаны и…
Кристофер отпрянул, и они тяжело задышали. Девушка не возразила, когда он отсел подальше от нее, бросая на девушку хмурый взгляд.
— Я уверен, вас весьма позабавят мои слова, что я не интересуюсь прелюбодеянием ни с какой другой женщиной. Единственная девица, которую я хочу видеть голой и извивающуюся подо мной, это вы.
Представив это, Розалинда затрепетала.
Он неодобрительно посмотрел на нее.
— Не делайте этого.
— Чего?
— Не смотрите на меня так. Словно вам нравится эта идея.
Розалинда колебалась лишь секунду, прежде чем дотронулась до него. Он вскочил на ноги, и мысль о совместной слежке исчезла.
— Вы были правы. Вы должны провести ночь в покоях королевы.
— Что? Почему?
Он помрачнел.
— Потому что я — дурак.
Теперь он превратил все в полную бессмыслицу, подумала Розалинда, поправляя одежду.
— Вы хотите, чтобы я ушла?
— Да. Чем скорее, тем лучше.
Розалинда встала на ноги.
— Нет никакой необходимости в грубости, сэр Кристофер.
Он возвышался над нею, его лицо было перекошено от ярости.
— Черт возьми, есть. Теперь идите внутрь!
Розалинда смерила его долгим взглядом.
— Элиас сказал мне, что вы встретились со своим дядей этим утром. Что он такого сказал, чтобы привести вас в плохое расположение духа?
— Вы действительно хотите знать?
— Конечно, хочу.
Мышца дернулась на его щеке.
— Он сказал мне обольстить вас.
Истеричное желание рассмеяться булькало в груди Розалинды.
— Как странно. Тоже самое мой дедушка сказал мне сделать с вами. — Она присела в реверансе. — Доброй ночи, сэр Кристофер.
Мужчина схватил ее за плечо.
— Что он сказал вам сделать?
— Вы слышали меня, сэр.
— Тогда, какого дьявола мы стоим здесь вместо того, чтобы наслаждаться друг другом на моей кровати?
Розалинда с трудом сглотнула.
— Поскольку никому из нас не нравится делать то, что нам говорят?
Дыхание с шипением вырвалось из его уст, сливаясь с быстро охладевшим ночным воздухом.
— Всеми святыми я хочу вас, Розалинда.
Она не удержалась.
— И я хочу вас.
В его глазах вспыхнула радость, он провел пальцами вниз по ее руке и взял за кисть.
— Я хотел бы сказать, я же вам говорил, но боюсь за свой язык.
— Вы ничего не боитесь. — Она удивленно посмотрела на него. — Вы уже доказали, что способны взять надо мной верх. Почему вы не толкнете меня на землю и не возьмете того, чего желаете?
Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев.
— Думаю, это та же самая вещь, которая останавливает вас. Желание лежать в объятиях любимого человека без уловок или обмана.
Розалинда пристально рассматривала сжатые ладони.
— И я не могу предложить вам этого, потому что наши семьи и вампиры манипулируют нами обоими. Как мы можем знать, что действительно желаем друг друга, когда мы пойманы в паутину обмана?
Его улыбка вышла перекошенной.
— Точно. — Он отпустил ее руки. — Вы должны идти.
Розалинда схватила его за руку и поцеловала суставы пальцев, боясь заговорить из-за эмоций, клокотавших в душе.
Кристофер осторожно высвободил кисть и отвернулся.
— Хорошего сна, моя леди, и пусть Бог хранит вас.
— И Вас, сэр.
Она шептала эти слова, пока бежала к дворцу. Она была такой дурой. Она должна была взять его за руку, пойти и переспать с ним вместо того, чтобы вести наблюдение за королевой. Ее тело дрожало в беззвучном плаче, эхо которого врезалось в память. Она поступила правильно и он тоже, но это было похоже на двойное предательство.
Остановившись на нижней площадке лестницы, девушка обняла себя, словно испытывала сильную боль. Побег от похотливого обещания в голубых глазах Кристофера причинял больше страданий, чем любая физическая рана, которую она когда-либо получала. Кристофер чувствовал то же самое или смягчит боль на кровати другой женщины? Он сказал, что хочет лишь ее…, Розалинда дотронулась до кинжала в надежде, что его слова были правдой.
Дойдя до спальни, девушка остановилась и сняла ботинки. Нет нужды будить Маргарет, которая проводила с Розалиндой последнюю ночь перед возвращением супруга.
Что же, спрашивается, она скажет дедушке? Если бы она отказалась обольстить Кристофера, то он потребовал бы ее мгновенного возвращения и проинструктировал бы Риса взять ее миссию? Хотя он не был Ллеуэллином и не имел такого же доступа к королю, Рис был более чем способен убить вампира. Но тогда остается вопрос с пророчеством…
Присмотревшись в темноту, Розалинда услышала медленное и слабое дыхание Маргарет. Если бы она была умна, то, возможно, они смогли бы найти способ убить вампира… прежде, чем, в конце концов, поддадутся искушению уложить друг друга в постель.
Кристофер убрал грязные и засохшие лепестки роз с колен и прислонился к стволу ближайшего дерева. По крайней мере, соблазн в лице Розалинды исчез, и он может концентрирования на миссии. Он облизал губы, пробуя ее сладость. Затем представил ее рот на его груди, животе, его члене…
Инстинкты разом проснулись от ощущения шепота над головой, и он оглянулся, затем посмотрел вверх, на листву деревьев. Что-то столь же легкое, как паутинка коснулось его шеи, и он замер. Он знал, что здесь никого нет, но также знал, что не был один. Кристофер вдохнул аромат померанца, и его пальцы медленно опустились к ножнам кинжала.
— Фы может слышать меня, кровь моей крови?
Пугающий шепот звучал лишь в его голове. Кристофер закрыл глаза, и сконцентрировался на странно знакомом акценте.
— Да, — пробормотал он нерешительно. — Я слышу вас.
Ощущение злорадного удовлетворения заполнило разум.
— Почему фы охотитесь на меня?
— У меня нет выбора. Вы нарушили правила, изложенные Советом вампиров.
— Но фы не хотит навредить мне.
— С чего бы этому быть правдой? — прошептал он. — Я не знаю, кто вы.
Мягкий смех взъерошил волосы, падающие на шею.
— Фы знает меня. Мы — семья.
Кристофер обернулся, но за спиной ничего не было — лишь эхо женского смеха раздавалось в его голове. Он дрожал, на лбу проступили бисеринки пота. Что во имя всех святых с ним происходит?
Со стоном он упал на колени, ударяя кулаками о землю. Вампир говорила с ним, и она казалась ему до боли знакомой. В ее голосе были те же самые мягкие интонации его испанского детства, его матери …
Он оглянулся на дворец, затем наклонился поднять кинжал, который валялся на земле. Он понятия не имел, как оружие оказалось там — не то чтобы лезвие ему чем-то помогло. И не могло помочь, ведь не мог же он вырезать себе ножом способность думать.
Его детский страх угрожал прорваться через железные тиски памяти. Всю жизнь он боялся чего-то вроде этого, и теперь оно, наконец, настигло его. Но теперь он был мужчиной,