Корыто уже опустело, и гончие скулили, прося выпустить из загона для кормления.
– Будь епископ человеком другого склада, я бы мог предположить, что он потерял сознание и разбил голову об угол гроба или чего другого. Благодарение Богу, Пайлов всегда хоронили на погосте. А вот Прескоттов нет. Не очень оно приятно – видеть своих кровных родственников, превратившихся в оскаленные пугала. Только братцев Прескоттов это, похоже, никогда не волновало.
– Вы хотите сказать, епископ родом из этих краев?
– А вы не знали? Он вырос в Прескотт-Грейндж, между нашей деревней и Ханслоу. Братья Прескотты в детстве частенько играли в этом склепе. Все пятеро.
– Пятеро?
– Ну да, упокой Господи их души. Тогда в приходе служил какой-то их дальний родственник, и когда тот задремывал в ризнице, мальчишки снимали у него с пояса ключ от решетки. Открой загон и дай им побегать, – поворачиваясь к выжлятнику, велел Пайл.
– А ну, пошли! – распахивая ворота, окликнул собак слуга.
Себастьян отступил в сторону, не сводя глаз с мясистого, обветренного лица собеседника.
– И вы тоже лазили с ними в крипту, да?
Смущенная усмешка собрала морщинки в уголках светлых глаз сэра Дугласа:
– Конечно, лазил. Даже играл с ними в «охотника и оленя» и «слепого человечка»[9].
Сквайр смотрел, как из открытого загона выбегают гончие, удаляясь радостными прыжками, и улыбка на его лице угасала.
– Но мне там не нравилось, – признался он и повторил, словно первого раза было недостаточно. – Никогда не нравилось.
* * * * *
– Разузнал что-нибудь? – спросил виконт у подъехавшего на двуколке грума.
– Никто в деревне прошлым вечером ничего не видал и не слыхал, – доложил Том, перебираясь на запятки, в то время как хозяин трогал с места. – По крайней мере, до тех пор, пока пастор не начал вопить.
Себастьян кивнул:
– Похоже, убитый епископ в сочетании с легионами полуразложившихся покойников оказался слишком тяжким бременем для чувствительной души святого отца. Что? – прервавшись, поинтересовался он, когда Том подался вперед, принюхиваясь. – Что такое?
– Чего это за душок? – наморщил нос мальчик.
– Из склепа. Мне говорили, что запах очень въедливый.
– Это как?
– Пристает к одежде и не выветривается.
– Насчет этого не скажу, но воняет знатно. Вот бы и мне посмотреть на мертвяков, – тоскливо оглянулся на церковь мальчишка, когда двуколка повернула в сторону Лондона.
– В самом деле? Если честно, то это лучший аргумент в пользу кремации, какой только мне встречался.
– Кре – чего?
– Кремации. Так поступают со своими покойниками индусы. Тело кладут на сложенные дрова и сжигают.
– Сжигают?! Страх-то какой. И… и не по-христиански это.
– Ты полагаешь, это страх? – рассмеялся Себастьян. – Видел бы, во что можно превратиться, пролежав в крипте лет тридцать-сорок.
Выехав на околицу, Девлин ослабил поводья и позволил гнедым лететь вскачь.
– Знаешь что: когда приедем к доктору Гибсону, сможешь полюбоваться на тело, вытащенное из этого склепа. Сам тогда решишь, что страшнее.
– Правда? – уставился на хозяина мальчишка.
– Правда.
– Ух ты, – вздрогнул Том от радостного предвкушения.
Но ко времени их приезда в извилистые закоулки Тауэр-Хилл солнце поднялось высоко, и темные бока лошадей лоснились от пота.
– Если вы тут надолго, я лучше отгоню гнедых на Брук-стрит, – предложил грум, не в силах скрыть разочарование в голосе.
Виконт соскочил с коляски на истоптанный тротуар.
– Да, забирай лошадей домой. Они славно пробежались. Приглянешь, чтобы их обиходили, а потом бери серых и возвращайся сюда.
– И тогда смогу посмотреть мумию? – просветлело лицо мальчика.
– И тогда сможешь посмотреть мумию.
– Вот спасибочки, милорд!
Себастьян немного постоял, наблюдая, как сноровисто бывший беспризорник прокладывает путь в оживленном уличном движении, а затем направился по дурно пахнущему проулку к заброшенному садику и низенькой каменной постройке, где доктор Гибсон производил вскрытия. Здесь же хирург расширял свои познания об устройстве человеческого тела путем подпольного анатомирования трупов, которые тайно выкапывались на городских погостах и продавались опасными субъектами в масках, вершившими свои дела темными безлунными ночами.
ГЛАВА 6
Расположившись в библиотеке особняка на Беркли-сквер, Чарльз, лорд Джарвис, изучал последнее донесение одного из своих французских шпионов, когда на пороге комнаты появилась его дочь Геро и без предисловий спросила:
– Это не вы убили епископа Лондонского?
Барон поднял глаза. После того, как несколько лет назад его сын Дэвид погиб в море, Геро осталась единственным ребенком. Она была по-своему привлекательной, со статной фигурой и выразительными чертами лица. Но вряд ли могла считаться хорошенькой и приятной в обхождении, будучи похожей на отца и, к тому же, обладая столь сильным характером.
– Не стану отрицать, я рад, что Прескотт мертв. Но это не моих рук дело.
– Вы бы солгали мне? – удержала Геро отцовский взгляд.
– Мог бы, но не в данном случае.
– Должна признаться, рада это слышать, – хмыкнула дочь.
– Ведь епископ числился в твоих любимчиках? – откинулся на спинку кресла Джарвис.
– Да, мы были друзьями. Совместно работали над некоторыми проектами.
– Проектами… – скривился барон. – Геро, тебе уже двадцать пять. Не пора ли оставить это бесплодное увлечение благотворительностью и подыскать себе мужа?
– Можно было бы, – она подошла к креслу отца и прислонилась к спинке. – Если бы английские законы не давали мужчине право деспотической власти над собственной женой.
– Так уж и деспотической?
– Именно. А что касается благотворительности, вы, наверное, имели в виду маму. У нее это всегда получалось гораздо лучше, чем у меня.
При упоминании о супруге Джарвис состроил гримасу, опустив уголки губ. Он на дух не выносил Аннабель, эту полусумасшедшую дурочку, место которой было в Бедламе.
– Женщины, подобные твоей матери, разливают суп беднякам и роняют слезы над выводками сирот на улицах, потому что такими подачками легко задобрить собственную совесть. Меня от этого мутит, но оно хоть безобидно. А ты … ты просиживаешь целыми днями, зарывшись в книги, исследуя какие-то умозрительные теории и выступая в защиту проектов, которые можно назвать чуть ли не радикальными!
– О, поверьте, некоторые из моих проектов определенно радикальные, - ясные серые глаза прищурились с намеком на улыбку.
Джарвис поднялся на ноги, поворачиваясь к дочери лицом.
– При одной мысли о моем гневе трепещут влиятельнейшие лондонские мужи. А собственная дочь открыто позволяет себе поведение, которое вызывает мое