Фара ничего не сказала в ответ, как всегда продемонстрировав свой профессионализм узнику, игнорируя его. Хотя, конечно же, он безраздельно владел ее вниманием. Это лицо. Это дикарское, мужественное лицо.
Сплошные углы, интриги и тьма. Красивое, если бы не шрам и этот поразительно голубой глаз, казавшийся ей одновременно неотразимым и отталкивающим.
– У меня, Дориана Эверетта Блэквелла, никогда не было эмоциональной несовместимости с верховным судьей лордом Роландом Филиппом Кранмером-третьим. Я был виновен в мелкой краже, за что он приговорил меня к семи годам заключения в тюрьме Ньюгейт, и я торжественно клянусь, что усвоил полученный урок. – Разумеется, это было сказано ироничным тоном, что заставляло усомниться в правдивости каждого его слова.
Фара была в состоянии смотреть только на него, она полностью сосредоточилась на том, чтобы понять, что он хочет до нее донести, прожигая ее полным непонятного и тревожного отчаяния взглядом одного здорового глаза. Ей казалось, что сам дьявол одновременно играл с ней и пытался о чем-то предупредить.
– Вы ведь понимаете, не так ли, миссис Маккензи? – тихо проговорил Блэквелл, едва шевеля жесткими губами, в то время как сила его взгляда пригвоздила ее к месту. – Проделки своенравного юнца.
Дрожь опасности пробежала по ее позвоночнику.
– Дерьмо лошадиное! – взревел Морли.
Дориан снова повернулся к инспектору, черные чары, которыми он окутал ее, развеялись, и Фара наконец смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, что задерживала дыхание.
– Какой стыд, Морли, – насмешливо обратился к инспектору Блэквелл. – Так разговаривать в присутствии леди?
– Она моя служащая, – процедил сэр Морли сквозь зубы. – И я буду вам благодарен, если вы перестанете донимать ее, если хотите сохранить зрение единственного зрячего глаза.
– Я просто не могу удержаться. Такая зрелая, привлекательная штучка.
– Прикуси. Свой. Язык.
Фара никогда не видела сэра Морли в таком гневе. Он оскалился. На его лбу запульсировала вена. Это был человек, с которым она раньше не встречалась.
– А скажите мне, Морли, – спокойно, но безжалостно продолжал Блэквелл, – сколько времени она проводит за своим письменным столом, а сколько – под вашим, прижимая губы к вашему…
Взорвавшись, сэр Морли всадил кулак в лицо Дориана Блэквелла с такой силой, какой Фара в нем и не подозревала. Голова Блэквелла дернулась в сторону, в уголке его нижней губы появился сердитый разрыв. Но, к изумлению Фары, этот большой, темный человек не издал ни единого звука от боли, даже не застонал. Он просто вновь поднял голову, чтобы посмотреть в лицо стоявшего перед ним разъяренного инспектора.
Сэр Морли посмотрел на Фару поверх эбеново-черных волос Блэквелла, и в его взгляде промелькнул отблеск стыда.
– Собирайте свои вещи, миссис Маккензи. Вы свободны. – Его голубые глаза полыхнули ожидаемым гневом, когда он вновь посмотрел на узника. – Вам ни к чему это видеть.
Фара внезапно встала, ее стул резко заскрежетал, когда она стала возражать:
– Но, сэр… я… я не думаю…
– Уходите, Фара! Немедленно! – скомандовал инспектор.
Едва дыша, Фара собрала бумагу, ручку и чернильницу, удивляясь тому, что дрожащие, холодные руки выдают ее. Когда она проходила мимо Дориана Блэквелла, он повернулся в ее сторону, выплюнул полный рот крови на камни рядом с собой, хотя та и не попала на подол ее юбок.
– Да, Фара Маккензи, вы должны бежать. – Его голос был таким беспощадным и холодным, что Фара решила, будто это разум подшучивает над ней. И что, когда он произнес ее имя, она могла вообразить, будто в его речи прозвучали какие-то теплые, узнаваемые нотки. – А мы тут побудем еще немного.
Охнув, она повернулась к нему, но, к ее удивлению, Блэквелл не смотрел ей вслед. Вместо этого он поднял лицо к Морли, стоявшему над ним с опущенными по бокам руками, сжатыми в кулаки.
Улыбка Дориана Блэквелла, полная крови, зубов и откровенного вызова, была самым пугающим из всего, чему Фара стала свидетельницей в своей жизни.
Его глаза были мертвыми, в них не было ни капли надежды или человечности, молочно-голубой оставался совершенно неподвижен, лишь пляшущий отблеск огня факела придавал ему неестественный языческий блеск.
Отвернувшись от этого зрелища, Фара вырвалась из допросной и прошла мимо молчавших инспекторов, следивших за ней с пристальным вниманием. Это отняло у нее все силы, но она сдерживала дрожь, пока не осталась одна.
Глава 3
Три ночи спустя инспектор Эван Мактавиш чиркнул спичкой по серым камням церкви Сент-Мартин-ин-зе-Филдз и, прислонившись спиной к задней части здания, подкормил тлеющий уголек своей потрепанной сигары. Оглядев тени Данканнон-стрит, он подумал, что раз уж он завершил встречу, то можно нанести визит в заведение мадам Реджины на Флит-стрит. Как всегда после этих тайных встреч, инспектору так и хотелось порадоваться жизнеутверждающему ощущению, что он избежал смерти. Понадобится два-три визита к проститутке, чтобы снова стать самим собой.
– Думаете об этой новой парижской юбке у мадам Реджины? – От звука голоса, преследовавшего Мактавиша в ночных кошмарах, он едва не выпрыгнул из своей кожи.
– Господи Иисусе, Блэквелл! – прохрипел он и, раздраженно хмурясь, подобрал с сырой земли упавшую сигару. – И как только человек вашего размера может пробираться в тени, не издавая ни звука?!
Если бы у Мактавиша был выбор, он хотел бы никогда больше не видеть оскал Черного Сердца из Бен-Мора, потому что еще несколько часов спустя тонкие волоски на его теле продолжали стоять дыбом от ужаса.
– Отличная работа, – заметил Блэквелл. – Вы превосходно выполнили приказы.
– Это оказалось непросто, – проворчал Мактавиш, которому было трудно смотреть на поразительно расчетливое выражение жестоких черт Блэквелла. – Распустить вашу шайку, тайком пронести записи в вашу камеру, да еще пытаясь скрыть это от всего участка. Вам повезло, что я – не единственный преданный вам человек в Скотленд-Ярде.
Если смотреть в лицо Блэквеллу было трудно, то встретиться с его жутким, испытующим взглядом было почти невозможно. Никто не знал, насколько хорошо видел голубой глаз Черного Сердца из Бен-Мора, но когда он устремлял его на человека, у того появлялось ощущение, будто с него содрали кожу и обнажили самые страшные его грехи.
– У меня много разных качеств, инспектор, но везение никогда не было одним из них.
Мактавишу пришло в голову, что хотел бы он быть таким же невезучим, как этот безупречно одетый мерзавец перед ним. Богатый, как Мидас, как о нем говорили, могущественный, как Цезарь, и безжалостный, как дьявол. Да, у него не было красивого лица, которое восхищало бы женщин, но тем не менее Дориан Блэквелл привлекал женское внимание, где бы ни появлялся. Страх и очарование – давнее и мощное орудие обольщения, и женщин тем или иным образом влекло к темному гиганту.
– Все-таки зачем вы это сделали? – поинтересовался Мактавиш. – Зачем призвали своих людей к бунту лишь для того, чтобы прогнать их?
Проигнорировав вопрос, Блэквелл сунул руку в карман своего черного пальто и вытащил