Чтобы убрать с лица кислую мину, я воскрешаю и памяти воспоминание из ближайшего будущего — вот мы с Джейми сидим на ее кровати в спортивных штанах и футболках, и я пытаюсь отговорить ее, хотя уже знаю, чем это кончится.

Я помню, что перечислю не меньше десяти причин, по которым ей следует любой ценой отказаться от своей затеи — десять серьезных причин, которые Джейми решит проигнорировать.

Но я не хочу грузить взрослых этой правдой, поэтому отвечаю:

— Смотреть телик, красить ногти и все такое. Короче, все, чем обычно занимаются девочки.

Доктор Сэмпл ерзает в кресле. Знаток всех органов, расположенных выше шеи, и отец мальчиков (на стене за его столом красуется целая галерея семейных портретов), он, очевидно, старается держаться как можно дальше от всего, «чем обычно занимаются девочки».

— Хорошо, просто замечательно, — говорит доктор, кашлянув. — Скажи, пожалуйста, твоя память все еще… сбрасывается… в… ээээ…

Он пролистнул несколько страниц, пытаясь найти нужный ответ.

— В 4:33, — хором подсказываем мы с мамой.

— Ну да, конечно, — соглашается доктор Сэмпл, потирая переносицу своего крупного носа. — Что ж, чудесно. Я думаю, на сегодня достаточно. Насколько я вижу, твоя память находится в стабильном состоянии. Никаких изменений по сравнению с предыдущим визитом.

— И? — спрашивает мама.

— И? — удивленно приподнимает брови доктор.

— Меня интересует, собираетесь ли вы хотя бы попытаться ей помочь или же планируете просто наблюдать ее до конца жизни?

Прежде чем ответить, доктор Сэмпл выпрямляется в своем кресле. На какую-то долю секунды его черные глаза подергиваются ледком. Кажется, мама наступила ему на профессиональную мозоль.

— Миссис Лэйн, — начинает он, и я невольно спрашиваю себя, случайно или намеренно он называет маму «миссис», — как я уже неоднократно объяснял вам, мы должны с максимальной точностью идентифицировать проблему, прежде чем рекомендовать средство для ее решения. Что касается данного случая, то, к сожалению, нам до сих пор неясна причина состояния Лондон, поэтому я по-прежнему не могу с чистой совестью рекомендовать ей медикаментозное или какое-то иное лечение.

Доктор ворошит бумаги на столе, берет несколько папок и встает, однако не двигается с места. Он ждет, что мы попрощаемся и выйдем.

Моя мама продолжает молча смотреть на него.

Доктор переступает с ноги на ногу и продолжает:

— Честно признаться, случай Лондон относится к разряду чрезвычайно редких. Это не обычная простуда, — добавляет он со смешком, но мы с мамой не разделяем его веселья. — Я продолжаю сомневаться в наличии амнезии, поскольку в таком случае у Пациентов обычно не наблюдается способность воображать будущее, с которой мы сталкиваемся в случае Лондон. У нее, как мы видим, весьма развитая фантазия.

— Простите? — перебиваю я. — Вы сказали — фантазия?

Сердце у меня начинает биться быстрее, к щекам приливает кровь. И еще я вдруг ужасно злюсь — совершенно неожиданно для самой себя.

— Мои воспоминания о будущем — это воспоминания, — говорю я, возможно, с излишним нажимом. И добавляю, чтобы внести окончательную ясность: — Я ничего не придумываю и не воображаю!

Не задумываясь над тем, как это выглядит со стороны, я с вызовом скрещиваю руки на груди, демонстрируя свое раздражение. Я понимаю, что веду себя, как обиженный ребенок, но мне уже все равно.

Доктор Сэмпл смотрит на меня с откровенной жалостью.

Мне хочется врезать ему кулаком.

— Лондон, милая, воспоминание о будущем — это тема для кинофильмов, — говорит он таким снисходительным тоном, каким со мной еще никто никогда не разговаривал. — У тебя крайне эксцентричные воспоминания. Я пока не знаю, в чем причина этого, однако твердо знаю одно: люди не могут видеть будущее — ни в форме озарений, ни в виде воспоминаний. Это просто-напросто невозможно! Я уже объяснял тебе это раньше.

— Вы говорили ей это раньше? — перебивает его мама.

— Да, разумеется, — отвечает доктор. — Если быть точным, то в предыдущий ваш визит, во время обследования. У нас состоялся очень похожий разговор.

— Жаль, что я об этом не знала, — еле слышно цедит мама, собирая свои вещи. — Идем, Лондон.

— Дамы, я прекрасно понимаю вашу досаду, однако это неизбежный процесс, — воркует доктор Сэмпл тоном, который, очевидно, считает убеждающим. Разумеется, меня он нисколько не убеждает.

— Мы понимаем, — говорит мама, открывая дверь. — Спасибо за вашу помощь, — добавляет она, прежде чем повернуться и выйти.

На обратном пути мы проходим мимо стойки регистратуры, и я отмечаю, что мама не останавливается и даже не замедляет шаг, чтобы записаться на следующий прием.

На площадке лифта она громко вздыхает.

— Жаль, что в прошлый раз ты не рассказала мне об этом разговоре, — говорит она, не сводя глаз с дверей лифта.

— Я этого не помню, — огрызаюсь я.

— Сегодня не помнишь, но тогда-то помнила, — отвечает мама, когда двери перед нами открываются. Она заходит в пустой лифт, нажимает кнопку первого этажа и поворачивается ко мне. — Это сэкономило бы нам время. Мы бы уже давно нашли другого доктора — такого, который будет нам верить.

— Значит, мы сюда больше не придем? — спрашиваю я.

— Правильно, Лондон. Мы сюда больше не придем, — повторят мама, отворачиваясь от меня, и стоит так до тех пор, пока лифт с сильным толчком не останавливается на первом этаже здания, из которого мне хочется как можно скорее выбраться наружу.

Невероятное облегчение переполняет меня, когда я бегу к выходу, с трудом поспевая за широкими мамиными шагами. Отчасти мне приятно избавиться от человека, который считает мою жизнь ложью. Но сильнее всего меня радует то, что причина, по которой я не помню доктора, все-таки оказалась самой простой: после сегодняшнего дня он исчезнет из моей жизни.

Мы успеваем проехать несколько кварталов, прежде чем я понимаю, что мама выбрала самый длинный путь до школы: вместо того чтобы проехать напрямик, мы объезжаем город по шоссе. Разумеется, здесь более благоприятный скоростной режим, однако мне кажется, что отнюдь не ограничения скорости заставили нас сделать крюк на север, вместо того чтобы напрямую проехать на юг.

Мама выбрала этот путь не потому, что он быстрее, а потому, что он полностью, абсолютно и бесповоротно исключает любую возможность проехать вблизи, мимо или вокруг городского кладбища.

И это тоже доставляет мне некоторое облегчение.