– Джулиус не наркоман.
– Стивен упоминал опиум.
– Может быть, лгал как раз Стивен? Тебе это не приходило в голову?
Она плюхнулась на разбросанные на диване цветастые подушки и развязала шнурки ботинок, выпустив наружу запах потных ног.
– Стивен всегда завидовал успеху брата.
У меня внутри все оборвалось.
– Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?
– Я хотела сказать… летом батальон Стивена передислоцировали во Францию.
– Я знаю. Мы продолжаем переписываться.
Она побледнела.
– О, Мэри Шелли… – Она вытянула ноги перед собой. – Ты не должна поддерживать с ним контакт. Твой отец об этом знал?
– Он видел, что я получаю письма от Стивена.
– Нет, – произнесла она, – он знает о том, что произошло между вами, когда ты была здесь в прошлый раз?
– Он не знает вымышленной версии, изложенной тебе Джулиусом.
– Зачем Джулиусу лгать о том, что он видел?
– Я еще в апреле рассказала тебе о том, что они поссорились со Стивеном.
Она стянула с ноги правый ботинок, избегая встречаться со мной взглядом.
Я опустилась в кресло-качалку напротив дивана.
– Что сказал тебе Джулиус о местонахождении Стивена? Их мать получала какие-нибудь письма?
– С тех пор как Стивен прибыл в Европу, только одно.
– Когда это было?
– Кажется, в июне или июле.
– Мое последнее письмо от него датировано двадцать девятым июня. Это было сразу после того, как он оказался во Франции. Больше писем не было. – Я положила руки на живот. – Почему он после этого больше никому не писал? Его семья считает, что с ним все в порядке?
Она со стоном сняла второй ботинок.
– Насколько мне известно, да.
– Почему его брат не пошел воевать?
– Призывная комиссия его забраковала. У него плоскостопие.
– О, бедный Джулиус. – Я закатила глаза. – Я уверена, что стопы доставляют ему невыносимые страдания.
– Я искренне надеялась, что шести месяцев тебе хватит, чтобы успокоиться насчет Джулиуса. Он пригласил тебя завтра на еще одну бесплатную съемку. И у него что-то есть для тебя от Стивена.
– Пакет?
– Ты о нем знаешь?
– Стивен твердит о каком-то пакете, который он попросил свою маму отправить мне перед своим отъездом, но я так ничего и не получила. Почему она его не отослала?
Тетя Эва, не отвечая на мой вопрос, потерла подошву ноги. На ее черном чулке была огромная дырка. Оберон издал гневный вопль – вне всякого сомнения, чтобы разрядить повисшее в комнате напряжение.
– Тетя Эва, почему она его не отослала?
Лицо тети вспыхнуло.
– Вероятно, миссис Эмберс считала, что эти отношения не пойдут никому из вас на пользу. Вы оба слишком юные для подобной близости, к тому же неженатые, Мэри Шелли. Тебе не следовало оставаться в той комнате наедине со Стивеном.
– Мы не…
– Мне понадобилось два месяца, чтобы решиться встретиться с его семьей. И то я отважилась на это только после того, как миссис Эмберс нашла меня, наткнувшись на некролог Уилфреда.
Я вскочила, намереваясь схватить свои пожитки и сбежать наверх.
– Мэри Шелли…
– Когда я была маленькой, папа следил за тем, чтобы я держалась как можно дальше от брата Стивена. – Я схватила свои вещи. – Но ты ведешь себя так, будто Джулиус святой. Он оболгал нас со Стивеном, а ты его боготворишь.
– Перестань. Прошу тебя, перестань. – Она продолжала массировать свою смрадную стопу. – Я знаю, что ты расстроена из-за Стивена и своего папы, к тому же я всего на десять лет старше тебя…
– Я всего лишь хочу, чтобы ты знала: то, что в тот день произошло между мной и Стивеном, было в тысячу раз невиннее того, что рассказал тебе Джулиус. Умоляю тебя поверить своей собственной плоти и крови, а не этому другу, который наживается на войне и смертях.
Она опустила голову.
– Пожалуйста, тетя Эва.
– Джулиус был так добр ко мне, – произнесла она. – Ты не понимаешь, как трудно быть одной, когда рушится весь мир.
– Нет, понимаю. Еще как понимаю.
Тетя посмотрела на меня, и ее взгляд смягчился. Она отпустила ногу и вздохнула так тяжело, что я почувствовала, как тетя смертельно устала от всего, в том числе от нашего разговора.
Я тоже глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
– Несмотря на эту проблему с Джулиусом, я благодарна за то, что сейчас мы вместе. И я очень ценю то, что ты позволила мне жить здесь, ни словом не обмолвившись о той опасности, которую папа представляет для членов семьи, все еще находящихся в Орегоне.
Она гордо вскинула голову.
– Спасибо. Я переживаю о своих братьях с того самого момента, как во время твоей последней поездки мы увидели, как те люди избивают немца. Такая швейцарско-немецкая фамилия, как Бошерт, теперь внушает некоторым людям страх.
– Знаю. Неумение разбираться в людях – это ужасно.
Она снова занялась своей стопой, сделав вид, что не понимает, что я продолжаю говорить о Джулиусе.
– Мэри Шелли, сними с себя эту одежду, – произнесла она так устало, что мне стало за себя стыдно. – Я наберу тебе ванну. Когда поднимешься наверх, взгляни на тумбочку возле кровати. Я оставила тебе кое-что, что принадлежало Уилфреду.
– Спасибо. – Я откашлялась. – Пойду посмотрю, что там.
Я пошла наверх, грохоча чемоданом по деревянным ступенькам.
Подарок, который она оставила для меня в моей комнате, оказался тяжелым медным морским компасом, заключенным в футляр из красного дерева размером с большую шкатулку для драгоценностей; он достался Уилфреду по наследству от дедушки-моряка. Роскошный прибор.
Пока в трубах ревела набегающая в ванну вода, я бродила по комнате с компасом в руках, проверяя, не скрывают ли заклеенные золотистыми обоями стены какого-нибудь металла, достаточно сильного, чтобы повлиять на стрелку. И на короткое время тяга к научным открытиям затмила воспоминания о лицах в масках в поезде, несшем меня на юг, о свисавших из фургона фиолетово-черных ногах, об отце, которого у меня на глазах били по животу, и о том, что первый юноша, которого я полюбила, рискует жизнью где-то в окопах во Франции.
Глава 3. «Тело»
Я беспокойно ворочалась, пытаясь улечься поудобнее на новом месте, отчего пружины матраса жалобно скрипели. Издалека доносился вой сирен карет скорой помощи. Мне не спалось. Мучительно хотелось снова увидеть Стивена, прикоснуться к нему. Соленый воздух, которым я дышала весь день, напомнил мне, что в последний раз мы были вместе всего в нескольких милях от дома тети Эвы – до гриппа, до ареста отца, когда Стивен еще жил дома, – на противоположном берегу бухты.
Я дотянулась до стоявшей на полу черной сумки и достала предпоследнее письмо Стивена. На нем стояла дата – 30 мая 1918 года. Из конверта выпала вложенная им в письмо фотография – портрет, сделанный в студии, куда все новобранцы из Кэмп-Кирни ходили фотографироваться в военной форме. Он был одет в облегающую, застегнутую под самое горло гимнастерку, узкие брюки, заправленные в сапоги до колен, и полевую шляпу