— Зачем? Мое приданое лежит в том углу, и остальное можно купить за золото.

— Ты можешь использовать то золото, — холодно ответил Морозко. — И тогда ты приедешь в неизвестный город, купишь там товары, что никогда не видела, будешь ехать по городу на боевом коне, одетая, как русская принцесса. Тогда можно нарядиться в белые меха с алым плащом, чтобы все воры на Руси разбогатели.

Вася вскинула голову.

— Зеленый лучше алого, — холодно сказала она. — Но, может, ты прав, — она коснулась сумок и замерла. — Ты спас мне жизнь в лесу, — сказала она. — Предложил мне приданое, пришел, когда я попросила тебя избавить нас от священника. Теперь это. Что ты хочешь взамен, Морозко?

Он замешкался на миг.

— Думай обо мне порой, — ответил он. — Когда расцветут подснежники и растает снег.

— И все? — спросила она и добавила с честностью. — Как я могу забыть?

— Это проще, чем ты думаешь. И… — он склонился.

Вася застыла в испуге, хотя предательская кровь прилила к коже, когда он задел ладонью ее ключицы. На ее шее висел сапфир, обрамленный серебром. Морозко подцепил цепочку пальцем и потянул к себе. Кулон подарил ей отец, няня передала его перед смертью. Сапфир был самым важным из вещей для Васи.

Морозко держал камень между ними. Он отбрасывал ледяной свет на его пальцы.

— Пообещай, — сказал он, — все время носить это, в любых обстоятельствах, — он отпустил цепочку.

Прикосновение его ладони еще ощущалось на ее коже. Вася яростно игнорировала это. Он был не настоящим. Он был один, почти забытый, существо черного леса и бледного неба. Что он сказал?

— Почему? — сказала она. — Его дала мне няня. Это подарок отца.

— Это талисман, — сказал Морозко. Казалось, он подбирает слова. — Он может защитить.

— От чего? — спросила она. — Какое тебе дело?

— Как бы ты ни думала, я не хочу прийти за твоим мертвым телом в лесу, — холодно сказал он. Ледяной ветерок пробрался в комнату. — Будешь перечить?

— Нет, — сказала Вася. — Я и без того собиралась носить камень, — она прикусила губу и слишком быстро повернулась, чтобы развязать первую сумку.

Там были вещи: плащ из шкуры волка, кожаный капюшон, накидка с мехом зайца, сапоги с мехом, плотные штаны. В другой сумке была еда: сушеная рыба, твердый хлеб, фляга медовухи, нож и котелок для воды. Все, что потребуется для тяжелого пути по холодной стране. Вася смотрела на вещи с радостью, какой не ощущала при виде золота или камней приданого. Эти вещи были свободой. Их никогда не было у Василисы Петровны, дочери Петра. Они принадлежали кому — то другому, кому — то сильнее, кому — то незнакомому. Она посмотрела на Морозко, сияя. Может, он понял ее лучше, чем она думала.

— Спасибо, — сказала Вася. — Я… спасибо.

Он склонил голову, но промолчал.

Ей было все равно. С сумками было и седло, но она еще такого не видела. Оно напоминало утепленную ткань. Вася оживленно вскочила на ноги, позвала Соловья с седлом в руке.

* * *

Но седлать коня было непросто. Соловей еще не носил седло, хоть это и было необычным, и он не был этому рад.

— Тебе оно требуется! — возмутилась Вася после тщетных попыток в еловой роще.

«Вот тебе и смелая и самодостаточная путница», — подумала она. Соловей все так же сопротивлялся седлу. Морозко смотрел с порога. Его веселый взгляд сверлил ее спину. — Что будет, если мы будем в пути неделями? — спросила Вася у Соловья. — Мы ослабеем, да и как мы повесим сумки? Там, кстати, и твое зерно. Хочешь жить на хвое?

Соловей фыркнул и быстро взглянул на мешки.

— Ладно, — процедила Вася. — Уходи, откуда пришел. Я пойду пешком, — она пошла к дому.

Соловей бросился и преградил ей путь.

Вася хмуро посмотрела на него, толкнула, но это никак не подвинула коня цвета дуба. Она скрестила руки и скривилась.

— Ладно, — сказала она, — что ты предлагаешь.

Соловей посмотрел на нее, потом на сумки. Он опустил голову.

«О, ладно», — сказал он без веселья.

Вася старалась не смотреть на Морозко, пока заканчивала подготовку.

* * *

Она уехала тем же утром, солнце сожгло туман и блестело бриллиантами на свежем снеге. Мир вне еловой рощи казался большим и бесформенным, почти не угрожал.

— Я не чувствую себя путницей, — призналась тихо Вася. Морозко стоял с ней рядом с еловой рощей. Соловей ждал, оседланный, рвение в нем смешалось с раздражением. Ему не нравились мешки на спине.

— Так часто у путников, — ответил демон холода. Он вдруг опустил ладони на ее плечи, укрытые мехом. Их взгляды пересеклись. — Оставайся в лесу. Так безопаснее всего. Избегай поселений людей, не разводи большие костры. Если будешь с кем — то говорить, веди себя как мальчик. Мир сейчас опасен для одиноких девушек.

Вася кивнула. Слова дрожали на ее губах. Она не могла понять выражение его лица.

Он вздохнул.

— Пусть путь будет приятным. Иди, Вася.

Он подсадил ее, а потом она посмотрела на него свысока. Он вдруг показался не человеком, а скоплением теней в форме человека. Было в его лице что — то, чего она не понимала.

Она открыла рот, чтобы заговорить.

— Иди! — сказал он и шлепнул по крупу Соловья. Конь фыркнул и понес ее над снегом.

7

Путница

И вот Василиса Петровна, убийца, спасительница, одинокое дитя, уехала из дома в еловой роще. Первый день прошел, дом остался позади, а весь мир был перед ними. Шли часы, настроение Васи из боязливого стало легкомысленным, и она прогнала грусть подальше. Уверенная поступь Соловья унесет ее куда угодно. За полдня она оказалась от дома дальше, чем когда — либо бывала: все ямы, вязы и заснеженные пни были ей в новинку. Вася ехала, а потом замерзла и шла, Соловей подпрыгивал от нетерпения.

Так прошел день, зимнее солнце склонилось к западу.

В сумерках они нашли большую ель, снег сгрудился вокруг ее ствола. Сумерки делали снег голубым, было очень холодно.

— Здесь? — сказала Вася, слезая со спины коня. Ее нос и пальцы болели. Она выпрямилась и поняла, как затекло тело, как она устала.

Конь тряхнул ушами и поднял голову.

«Пахнет безопасно».

Вася все детство бегала по лесу, и зима была долгой, так что она умела выживать в лесу. Но ее сердце сжалось от мысли, что она будет одна этой холодной ночью и все следующие. Она высморкалась.

«Ты это выбрала, — напомнила она себе. — Теперь ты путница».

Тени обхватили лес руками, свет был сине — сиреневым, и