— Ну что? — спросила она, обернувшись.
Лиз пожала плечами.
Конни поднялась на ноги и протиснулась в калитку. Сад оказался не такой запущенный, как можно было подумать при виде джунглей у забора. Конни очутилась на мощенной плитами дорожке, ведущей к ветхой входной двери, оплетенной всевозможными видами винограда и плюща. Откуда-то сверху спускалась цветущая глициния с зелено-фиолетовыми листьями, наполняя воздух тяжелым приторным ароматом. В саду росло несколько высоких стройных деревьев бузины, которые были видны с улицы, ольха и боярышник, которые служили опорами для вьющихся растений, протянувшихся от ограды до дома. Такой полог создавал тень и придавал уют и таинственность всему саду.
У Конни защемило сердце от тянущей, вкрадчивой боли сожаления, что ей не довелось увидеть это чудо раньше. Сад разбила София, ее бабушка. Но Конни ее никогда не увидит. Неотвратимость и безысходность навалились тяжелым грузом. Конни воскресила в памяти образ бабушки и представила, как та подходит к грядке с садовым совком в руках. На этом видение не закончилось, и, к удивлению Конни, в нем появился тот самый сгорбившийся человек, которого она уже видела в тот день, когда грезила наяву в лесу. Теперь она узнала его. Это был Лемюэль — совсем такой, как на старых фотографиях, — ее дедушка, умерший, когда Грейс еще училась в колледже.
Он вышел из-за угла дома с вязанкой дров.
Хорошо, — сказала ему воображаемая бабушка, — положи в гостиной.
Конни прижала пальцы к векам, перед глазами поплыли голубые и иссиня-черные пятна. Затем она отняла руки и открыла глаза. Видение растаяло, будто уйдя в землю. Ну конечно же, она плохо спала последние несколько дней перед переездом, а прошлую ночь не спала вовсе, лежа в обнимку с Арло и глядя в темноту. Наверное, переутомилась.
Вместо газона в саду буйствовали, вытесняя друг друга, всевозможные дикие цветы и травы. Многие из них были типичны для огорода и кулинарии: тимьян, розмарин, шалфей, петрушка, мята, турнепс, одуванчик, укроп, разросшийся многолетний лук. Конни перебегала взглядом от растения к растению и в дальней части сада обнаружила достаточно редкие, которые она встречала только в книгах по садоводству: аконит, белену, наперстянку, гроздовник. За левый угол дома цеплялась пышная зловещая белладонна, глубоко уйдя корнями в деревянную обшивку. Конни нахмурилась. Неужели бабушка не знала, что многие из этих растений ядовиты? Надо будет следить за Арло.
Помимо трав, вдоль ближней стены дома в изобилии росли овощи. Ворсистые, величиной с тарелку листья затеняли завязи кабачков, дынь и тыкв. Справа, у другого угла дома, где в пологе из плюща образовался просвет, в беспорядке теснились растения, с веток которых свешивались большие, с кулак, плоды. Конни с удивлением узнала в них помидоры. Но от тех, что обычно покупают в магазине, они отличались разнообразием цвета — и фиолетово-красные, и в зеленую полоску, и янтарно-желтые, — и формой — круглые, как шар. Стебли были похожи на стволы небольших деревьев, как будто они не отмирали в конце лета. Арло что-то раскапывал в тени их листьев.
Лиз подошла к Конни, неслышно ступая по покрытой мхом тропинке.
— Сумасшедший сад! Ты только посмотри на помидоры! — воскликнула она. — Они же просто гигантские!
Она осеклась, увидев, что Конни погружена в раздумье. Она тронула ее за плечо:
— Что с тобой?
Конни обернулась. Она еще не пришла в себя после своего яркого видения. Лиз вся светилась, и Конни не хотелось омрачать ее радость своими размышлениями.
— Ничего, все в порядке, — улыбнулась она, чтобы успокоить Лиз. — Просто немного устала. Смотри — цикорий! Можем сделать салат на обед!
Грейс говорила, что дом не новый, но не сказала, что настолько. Похоже, мастера строили его по образцам английских домов позднего средневековья. Окна были маленькие, с ромбовидными переплетами, скрепленными свинцовыми скобами. Открыв рот от изумления, она рассматривала фасад, еще никогда не удостаивавшийся даже беглого взгляда реставратора. Дом молча взирал на Конни, морщинистый и равнодушный.
Конни откинула занавес из глицинии и провела рукой по входной двери. Видимо, когда-то ее красили белой краской, но от времени и плесени поверхность позеленела. Конни попыталась представить, как ребенком жила здесь ее мама, но не смогла. Грейс, София, Лемюэль, ее дедушка, о котором Грейс ни разу не упоминала, — все поплыли перед глазами в своих маленьких мирах, лишь частично пересекаясь с домом. А Грейс — яркая и жизнелюбивая — просто не могла удержаться на этом месте. Может быть, потому и ушла.
Сад и дом жили своей, отшельнической жизнью и, казалось, не терпели присутствия людей. Конни порылась в кармане джинсов и достала ключ, который Грейс выслала по почте. Смахнув большим пальцем слой пыли и грязи с замочной скважины, вставила ключ. После небольшого сопротивления он, завизжав, повернулся. Конни нажала на дверь плечом, и та поддалась. Косяк неохотно выпустил ее из своих объятий, выдохнув облачко пыли. Конни закашлялась, отмахиваясь от нее. Сверху что-то со звоном упало на камни у ног девушки. Над притолокой, почти скрытой глицинией, Конни обнаружила подкову, проржавевшую до дыр. Один из квадратных гвоздей, крепивших ее к подгнившей деревяшке, расшатался и вывалился, и подкова теперь готова была упасть. Конни положила гвоздик в карман и ступила на порог замершего в ожидании дома.
В доме, как в запечатанном сундуке, вытащенном со дна моря, пахло гнилой древесиной и соленой водой. Сквозь густую листву, закрывающую окна, свет почти не проникал. Конни остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте, и из сумрака на нее стали как будто надвигаться вещи и предметы. Они напоминали декорации дома семнадцатого века, где мебель последующих поколений постепенно добавлялась к обстановке предыдущих на протяжении веков. За тем лишь исключением, что дом отнюдь не был декорацией.
— Боже… — выдохнула Конни. — Сколько же времени здесь все это простояло?
В тишине дома время как будто остановилось, не тронутое внешним миром.
Входная дверь вела в небольшую прихожую, в глубине которой виднелась деревянная винтовая лестница на второй этаж, такая узкая и крутая, что ее можно было принять за приставную. Изначально, в семнадцатом веке, на первом этаже дома проходила вся жизнь — тут ели, готовили, спали, шили, молились, — а на втором устраивали дополнительные спальные места и хранили съестные запасы. Ступеньки лестницы, из когда-то отполированной до блеска ипсвичской сосны, стерлись от ступавших по ним ног многих поколений. Около лестницы стоял покосившийся столик времен королевы Анны, заваленный желтой