Ну а великие дела требовали великих пожертвований... Одной из таких жертв и стала бедняжка Элизабет.
«Нет! – снова возмутилась какая-то часть сознания Виктора. – Я не хочу, не желаю отказываться от нее...»
Но у него уже не оставалось выбора. Она ждала слишком долго, но тоже не выдержала и вынуждена была отказаться от когда-то таких реальных планов. Впрочем, подобный исход был неизбежен. Во-первых, Элизабет сразу же невзлюбила графа, и, во-вторых, она начала весьма активно вмешиваться в деятельность самого Виктора, чего он не мог допустить. Ведь скоро, очень скоро, его работа должна была завершиться.
И тогда Виктор решил, что, когда его Творение будет завершено, он, Виктор Франкенштейн, обязательно вернет себе Элизабет. И не только ее одну. Его слуги и старые, почти забытые друзья... Они все вернутся к нему.
Правда, он также сознавал, что теперь и мечтать об этом было слишком поздно. Слишком многое успело произойти за это время. Слишком многим пришлось ему пожертвовать. Оглядев свою лабораторию еще раз, Виктор печально подумал о том, как бы расстроился его отец, увидев, что натворил сын со сторожевой башней их фамильного замка, во что он превратил ее. И тут внезапно до Франкенштейна дошло, что он уже давно работает в другом месте. Дракула заставил его переместить лабораторию в отдаленную область Трансильвании в Румынии, и теперь Виктор трудился в совершенно другом замке. Конечно, со стороны графа это был широкий жест и роскошный подарок. Значит, Дракулу все же можно было считать искренним другом...
Именно здесь Франкенштейн разместил динамо- машины, генераторы, мощные электромагниты и резервуары с необходимыми химическими реактивами. Все оборудование являлось последним достижением немецкой науки. Большая часть аппаратуры была изготовлена по оригинальным чертежам и схемам самого Франкенштейна. И все это стало возможным только благодаря графу. Внимательно осмотрев лабораторию, Виктор снова почувствовал, как приближается будущее, которого они так долго ждали. Все эти машины, созданные людьми, должны были помочь ему в его великой задаче созидания. Если бы только был жив отец Виктора, он по достоинству оценил бы успехи сына, хотя вряд ли понял бы многое из того, чего так упорно добивался Франкенштейн-младший.
Правда, было здесь и кое-что такое, что наверняка бы вызвало неодобрение отца. Нет, дело тут не в пыли, не в грязи и даже не в паутине, которая в больших количествах свисала с потолка. И даже не в гнилостном запахе, царившем в лаборатории из-за того, что Виктор не привык избавляться от остатков предыдущих неудачных экспериментов и попросту оставлял их тухнуть здесь же, рядом с ценнейшим и дорогостоящим оборудованием. Нет, все было гораздо сложнее: здесь царствовало разрушение, и в самом воздухе словно чувствовалось приближение краха, чего сам Виктор никак не желал признавать.
Жертвы во имя работы приходилось приносить быстрее, чем мог себе представить Виктор. При этом граф регулярно настаивал на том, чтобы Франкенштейн становился более решительным и, даже если хотите, агрессивным в своих экспериментах. Почти что сразу он начал ставить опыты, используя людей. Конечно, в первую очередь перед Виктором встали вопросы этики и проблемы, связанные с этим, но Дракула снова каким-то образом сумел рассеять все его сомнения.
А ведь именно граф в это время оставался, пожалуй, единственным другом Виктора.
В его научной работе были и победы, причем такие головокружительные, от которых у юного Франкенштейна захватывало дух. Если бы только ему удалось опубликовать хотя бы часть результатов этих опытов, тогда совет директоров, назначавших стипендию Гольдштадфа, понял бы, какое было заблуждение высмеять теорию Виктора, посчитав его мечтателем и фантазером. Вот теперь бы они поняли, что Франкенштейн – истинный гений науки. Да-да, гений, никак не меньше. И о своих исследованиях он не стал бы скрывать от них всю правду, ведь работать осталось совсем немного. Еще чуть-чуть, и он восторжествует.
– Провода в порядке, доктор. Они закреплены достаточно надежно, – раздался с лестницы хриплый голос Игоря.
Франкенштейн почти бегом бросился лично проверять генераторы. Все стрелки указывали на то, что приборы работают на полную мощность. Итак, Виктор повернул первый выключатель и с удовольствием прислушался к нарастающему и постепенно повышающемуся в тоне гулу. Затем он так же торжественно переключил еще несколько тумблеров, соблюдая строгую последовательность активизации электромагнитов и динамо-машин. Самыми последними в этом списке стояли резервуары с жидкостями, в которых происходили сложнейшие химические реакции.
Электрические дуги разрядов вспыхивали между контактами, и гул становился слышен все отчетливее. Этот звук завораживал ученого. Он означал для Виктора одно: призыв к возникновению новой жизни, даже, вернее, новой формы жизни, не известной ранее.
Франкенштейн потратил еще несколько минут на то, чтобы проверить аппаратуру и еще раз мысленно проанализировать все возможные ошибки. Однако выходило так, что ошибиться он не мог, и все силы энергии, которые он должен был получить, сходились в одной точке. Итак, электричество, магнетизм и химические катализаторы должны были сегодня совершить чудо, породив первичные виды энергии, которые, в свою очередь, должны были дать начало новой жизни.
Убедившись, что аппаратура работает исправно и все приборы показывают удовлетворительные данные, он перешел в центр лаборатории, где высилась самая важная конструкция. Это был ответственный отсек, внешне напоминавший что-то вроде большого хирургического стола. От него во все стороны расходились провода, подсоединенные к различной аппаратуре. А на самом столе лежало величайшее создание Франкенштейна: воплощение всех его многолетних трудов.
Некое подобие мужчины, все перебинтованное, оно было сшито из разных частей мертвых человеческих тел руками самого Виктора Франкенштейна. Он сам подбирал куски трупов, отбраковывая все ненужное, применяя при этом такую технику, которая еще даже и не снилась самым передовым хирургам мира. Но обо всем этом было известно пока что только лишь ему одному. Хотя, что же тут странного: он ведь находился только в начале своей блистательной карьеры.
И вот сейчас, в этот исторический момент, жизнь понемногу начала наполнять его творение. Нервы, кости, сухожилия стали исцеляться на клеточном уровне. Нет, его творение еще нельзя было назвать живым в полном смысле этого слова, но оно уже не было и абсолютно мертвым!
Теперь Франкенштейн отлично понимал, что большего он сделать не может, а потому ему остается только стоять и ждать, наблюдая за происходящим. Он смотрел на закрытые