– Тебя ждет Лежачая Мама, – сказал Аарон. – Велела звать тя сразу как придешь. «Немедля, – грит, – чтоб даже помочиться не ходил. Жду у себя, как только завидите», – грит.
Люк наконец поднял глаза – вытянутое узкое серое лицо его брата, еще длиннее из-за короткой стрижки темных волос, было мрачным. Он не мог понять, получает ли Аарон удовольствие от того, что несет эти вести, и не поблагодарил его, потому что это было не в их обычаях. Помнить о чувствах – только рисковать, что они начнут сопереживать жертвам, которые часто невероятно умело на них играли.
– Тогда я к ней, – ответил Люк и бросил последний взгляд на Мэтта, смирившегося со своей смертью. Картину покоя нарушали только небольшие ржаво-красные лужицы в грязи вокруг его тела, глубокая темная рана в груди и алые ручейки, что пробирались к ногам Люка. – А вы запалите костер.
Двенадцатилетние близнецы: Джошуа, который говорить мог, но делал это редко, и Айзек, которому в девять лет отрезали язык за то, что он ругался на Седого Папу, – послушно кивнули и поспешили к амбару, где хранились старые поленья, осколком одного из которых девчонка оборвала жизнь их брата. Под дождем им понадобится керосин, чтобы огонь занялся, о чем Люк и пробормотал Аарону и смотрел, как его брат уходит, опустив плечи, к сарайчику из насквозь проржавевшего гофрированного железа, где они подвесили и освежевали одного из друзей девчонки.
Затем с пробирающим до нутра вздохом он ненадолго встал на колени в луже крови Мэтта и произнес короткую молитву – не только о душе покойного, но и о себе. Он просил о прощении и смелости, но сам не ждал, что они на него снизойдут. Почему-то он в этом сомневался. Слишком многое пошло не так, чтобы ждать милосердия от Господа или кого-нибудь еще.
Люк поднялся и вошел по ступенькам в дом.
* * *Через, кажется, целую вечность док Веллман наконец вышел из спальни, которую когда-то делил с женой до ее смерти в 1992-м. Теперь он спал на продавленной софе в гостиной, всегда с включенным телевизором без звука. Без него было не уснуть. Телевизор стал его единственным товарищем. Он – и парочка пациентов, готовых проехать до доктора пятьдесят километров из города. Он многое повидал в жизни, не в последнюю очередь – медленное и болезненное угасание жены в бесконечно длинные недели перед тем, как ее наконец одолел рак. Но по смертельной бледности на лице, когда он вышел к старику и его сыну, было ясно, что такого он еще не видел.
В равной степени из-за возбуждения и нетерпения Пит вскочил первым, оставив отца на маленькой плетеной скамье в коридоре.
– Живая? – спросил подросток. Он искал и не находил ответа на лице старика доктора.
Веллман был таким тощим, что его конечности напоминали ручки переломленных об колено швабр, а грудь – сдутую гармонь, над которой было вытянутое лицо, изборожденное морщинами, где светились удивительной живостью голубые глаза, увеличенные очками без оправы. Сейчас в глазах, остановившихся на лице подростка, читалось беспокойство. Пит ждал, что на него не обратят внимания, ответ доктора будет адресован отцу, и поэтому приятно удивился, когда доктор заговорил именно с ним.
– Да, – сказал он тихим голосом. – Жива, но на грани.
– Поправится? – не унимался Пит.
– Пожалуй, хотя она потеряла много крови.
Мальчик с облегчением выдохнул, хотя сам не заметил, как задержал дыхание.
– Кто с ней это сделал? – спросил, нахмурившись, Веллман. – Не могу себе вообразить, чтобы кто-нибудь… – Он осекся и прикрыл рот рукой, словно не давая выскользнуть словам, которые сам не хотел слышать.
– Звери, – повторил отец Пита, будто его запрограммировали давать этот ответ всякий раз, как его спрашивали.
Доктор перевел взгляд с подростка на отца.
– Только если в этом штате звери умеют обращаться с ножом, Джек.
Пит взглянул на отца, чтобы увидеть, как тот отреагирует. Он не отреагировал или умело скрыл свои чувства. В тусклом сером свете из окна в коридоре Пит увидел на лице старика лишь тени.
– Нет, – сказал Веллман. – Никакие это не звери. Бедняжку страшно порезали. И били. У нее сотрясение, множественные переломы и треснувшие ребра. Тот, кто напал на нее с ножом, выколол ей глаз и отхватил несколько пальцев на ногах и руках. Если бы это были звери, Джек, раны были бы рваные. Нет, – казалось, он не верит, что это возможно, или не хочет верить, но других объяснений не было. – Кто-то очень хотел, чтобы она умерла, и умерла медленно, – он покачал головой и коснулся дрожащими пальцами маленького серебряного распятия на шее. Затем вздохнул и отступил от мальчика. – Уже позвонили шерифу?
Пит покачал головой:
– Сюда торопились, пока не стало поздно.
– Что ж, это правильно, но теперь лучше вызвать Хэла. Он должен знать, что у него по округе разгуливает сумасшедший и режет женщин, – доктор двинулся в глубину дома, но Джек встал и положил ему руку на плечо. Веллман оглянулся на нее так, словно на него с потолка упал экзотический паук.
С болью на лице отец Пита наклонился к доктору и тихо сказал:
– Нельзя. Если только не хочешь привечать новых ночных гостей.
Озадаченный, Веллман медленно отстранился от Джека.
– Ты знаешь то, чего не знаю я?
Джек облизал губы и медленно кивнул:
– Да, а тебе лучше и не знать, – взгляд отца, в котором Пит с удивлением обнаружил страх, опустился к полу. – Раз говоришь, что девчонка выживет, мы с Питом сделали что могли, и нам пора вертать домой.
Веллман изучил лицо Джека.
– Что происходит?
– Забудь, док. Богом прошу. Это самое лучшее.
– Ни черта, Джек. Девушку будут разыскивать, а я не знаю, с чего начать. Это работа для шерифа, а как он поможет, если ничего не знает? – Он бросил взгляд на Пита и изменился в лице. – А вы с этим никак не связаны, ребята?
Пита будто ударили под дых:
– Да вы чего, док! Мы ее так и нашли, чесслово. Лежала на дороге, плевала кровью. Небось, не приехай мы, она бы уже кому под колеса попала или поджарилась на солнце. Мы с батей ее загрузили и тут же сюда, правда?
– Правда, –