Барнабас сжал губы.
— Нет. Это плохая идея. — Сказал он, пересекая дорожку, чтобы взять меня за руку. — Идем.
Я вырвалась из его хватки.
— Ну и что с того, что я не могу протолкнуть свои мысли в твои? Если ты не хочешь оставлять меня здесь, то я пойду за тобой, и просто не буду мешать. Боже, Барнабас. Это летний лагерь. Что со мной может случиться?
— Достаточно, — сказал он, и его гладкое, молодое лицо скривилось в гримасе.
Кто-то приближался по дорожке, и я шагнула назад.
— Я буду держаться подальше. Никто даже не узнает, что я тут, — сказала я, и Барнабас тревожно прищурился.
Люди все больше приближались, и я заволновалась.
— Давай же, Барнабас. Зачем ты тогда принес нас сюда, если собирался вернуть меня домой? Ты же знал, что я не смогу закрепить за двадцать минут то, что пыталась сделать за все четыре месяца. Ты хочешь этого точно так же, как и я. Я уже мертва. Что еще может со мной произойти?
Он посмотрел в сторону дорожки, на шумную компанию.
— Если бы ты знала, то не стала бы со мной спорить. Спрячь свой амулет. Один из них может быть темным жнецом.
— Я не боюсь, — сказала я, засовывая его под футболку, но мне было страшно. Это не честно быть мертвой и все еще иметь дело с напряжением ускоряющегося пульса и прерывистым дыханием, когда мне страшно. Барнабас сказал, что, чем дольше я буду мертвой, тем больше ослабнут ощущения, но я все еще ждала, и это смущало.
Опустив глаза, я отошла, чтобы дать трем девушкам и трем парням пройти. Они были в шортах и вьетнамках, и направлялись вниз по склону к пристани, а девушки щебетали так, будто им нет никакого дела до окружающего мира. Все казалось нормальным — пока надо мной не промелькнула тень, и я не посмотрела вверх.
Черное крыло — подумала я, подавив дрожь. Для живых они выглядели как вороны — когда те их вообще замечали. Черные скользкие силуэты были почти невидимы, если смотреть со стороны, то они казались не более чем яркой, странно мерцающей линией. Эти падальщики питались душами людей, которых забирали темные жнецы, и если бы не защита моего украденного амулета, они бы сейчас охотились за мной. Светлые жнецы оставались со скошенной душой, защищая умершего, пока его не смогут сопроводить с земли.
Я взглянула на Барнабаса, и мне не нужно было слышать его мысли, чтобы знать, что один из этой группы был мишенью на преждевременную смерть. Для того чтобы узнать, кто именно, понадобятся смесь схематичных описаний от босса Барнабаса, интуиция последнего и его умение видеть ауры.
— Ты можешь сказать, кто жертва? — Спросила я. Из того, что мне говорил Барнабас, ауры имели выдающее мерцание, согласно возрасту человека — что вроде как давало Барнабасу оправдание, почему он не смог защитить меня. Это было на мой день рождения, а он работал только с семнадцатилетними. Мне было шестнадцать прямо перед тем, как машина перевернулась, и официально семнадцать, когда я, собственно, умерла.
Барнабас прищурился и на мгновение его глаза засеребрились, когда он стал перебирать варианты. Это реально меня испугало.
— Не могу сказать, — ответил он. — Все они семнадцатилетние, кроме девушки в красном купальнике и невысокого темноволосого парня.
— Тогда как на счет жнеца? — Спросила я. Никто из них не носил амулет — но из-за того, что камни могли меняться и приобретать любую форму, это значило не много. Просто еще одна способность, которой я не обладала.
Он пожал плечами, все еще наблюдая за ними.
— Жнеца может еще даже и не быть здесь. Его или ее аура будет выглядеть как у семнадцатилетнего, точно также как и наша. Я не знаю всех темных жнецов в лицо, и я не буду уверен полностью, пока он или она не вытащит свой меч.
Вытащит меч, вонзит в человека, жатва завершена. Мило. К тому времени как ты узнаешь, кто является угрозой, становится слишком поздно.
Я наблюдала, как черные крылья резвились над пристанью, словно чайки. Позади меня заерзал Барнабас.
— Ты хочешь пойти за ними, — сказала я.
— Да.
Было слишком поздно передавать предотвращение кому-то другому. Воспоминание моего сердца похоже застучало сильнее — призрачный остаток от того, что значило быть живой, с которым мой разум пока не мог проститься — и я схватила руку Барнабаса.
— Давай сделаем это.
— Мы уходим, — запротестовал он, но все же зашагал, я видела, как его кроссовки встретились с землей идеально синхронно с моими, когда мы направились вниз по склону.
— Я просто тихо посижу. В чем проблема? — Спросила я.
Наши шаги создавали гулкое эхо, ступая по пристани, и он потянул меня, заставляя остановиться.
— Мэдисон, я не хочу совершить еще одной ошибки, — сказал он, поворачивая меня лицом к нему. — Мы уходим. Сейчас.
Я посмотрела за него, прищурившись от яркого света и свежего ветра, вздрогнув, когда один из скользких силуэтов переливающейся черноты приземлился на столб, ожидая. Ничего не замечающая компания спорила с начальником пристани. Если мы уйдем, кто-то умрет. Я не уйду. Я вдохнула воздуха, чтобы убедить Барнабаса, что я могу сделать это, но со стороны домика начальника раздался голос:
— Эй! Ребята, вы чем-нибудь заняты?
Барнабас подпрыгнул, а я обернулась, улыбаясь:
— А что? — крикнула я в ответ, чувствуя, как напряжение завладело мной.
— Водные лыжи, — сказал невысокий, темноволосый парень, держа парочку. — Мы не можем взять две лодки, пока нас меньше восьми человек. Вы двое, хотите, будете присматривать за лыжниками?
По мне прошлась дрожь.
— Конечно! — Сказала я, скрепляя договор. Барнабас хотел этого. Я хотела этого. Мы сделаем это.
— Мэдисон, — проворчал он.
Но все уже с энтузиазмом начали набиваться в лодки, и я подтащила его поближе, рассматривая лица, чтобы увидеть, кто не вписывается.
— На какой лодке жертва? Я возьму другую.
Челюсть Барнабаса была сжата.
— Это не так легко. Это искусство, а не наука.
— Тогда угадай! — Начала умолять я. — Ради всего святого, даже если мы будем на разных лодках, ты будешь в скольких… в 30 футах[2] от меня? В чем проблема? Я просто крикну тебе, ладно?
Он сомневался, и я искоса наблюдала за тем, как мысли отображаются на его лице. Плохая ли это идея, или нет, но на кону была жизнь. Позади меня взлетели черные крылья.
Барнабас вдохнул, чтобы что-то сказать, но остановился, когда подошел парень в серых плавках. Он держал