Я покатала стакан о щиплящую тыльную сторону ладони, куда девушка у входа поставила печать.
Взглянув туда, я увидела сильное покраснение на припухшей коже в форме полумесяца.
И мне не нужен был черный свет чтоб разглядеть его теперь.
Никому бы не понадобился.
Я чувствовала неладное и мне было нехорошо.
Я понимала, что то, что беспокоит меня, было лишь наркотическим средством из печати на руке, которое проникло в кровь.
У паранойи всегда есть побочный эффект.
Бруклинн показала на что-то с другой стороны зала.
— Смотри, у них тут есть из чего выбрать, — сказала она густым, как мед голосом.
Над танцполом, напротив нас, мужчина с вызывающей улыбкой стоял у перил наблюдая за переплетающимися телами внизу.
Он заинтересовал Брук.
Что было не в новинку.
Брук интересовали мужчины всех типов.
Она сходила с ума по мальчикам еще с тех пор как мы были совсем девченками. Ей оставалось лишь подождать, пока её тело разовьется.
И теперь, когда это случилось, ничего уже не могло остановить её.
— Вот, — сказала она, допивая остатки напитка.
— Подержи это, я сейчас вернусь. -
И, уже через плечо, добавила:
— Нам нужна закуска. -
Так похоже на Брук, подумала я, выискивая, куда поставить её пустой бокал.
Я старалась не выглядеть брошеной, продвигаясь к перилам, чтобы посмотреть на танцоров. Устроившись поудобнее, приготовилась ждать.
Я оперлась локтями о стальную балюстраду и опять попыталась понять, что со мной происходит.
Мне должно быть весело. Вышибала пропустил нас.
И, что еще важнее, бармен отреагировала спокойно.
Я уверяла себя, что дело в случившемся раньше в ресторане, а не в сдобреной наркотиком печати на руке.
Вокруг я слышала разговоры, которые велись на разных языках, но не была была на этот раз вынуждена отвернуться или притвориться, что не понимаю о чем речь.
Никто из присутствующих не поймет, что я знаю, о чем они говорят.
Потому что здесь и сейчас не было никаких правил.
Я была рождена в классе Торговцев, в семье коммерсантов.
И кроме Англайского, универсального языка, Парсон был единственным языком, который мне было позволено знать.
Единственным языком, который должна была в состоянии понимать.
Я была не такая, как остальные.
Я была как никто другой.
Для меня привлекательным в подпольных клубах было то, что они были местом, где классовая принадлежность не имела значения, где границы социальных статусов были размыты.
В местах как это, военные сидели бок о бок с разыскиваемыми, изгоями, дегенератами, и все они притворялись, пусть даже на короткое время, друзьями.
Ровней.
И дочь торговцев тоже может забыть о своем положении в жизни.
Это было все, о чем я мечтала.
Но я прагматик.
Мои дни не протекали в мечтаниях о другой жизни, о способах избежания ограничений моего класса. По большей части потому, что таких способов просто не существовало.
Я была тем, кем была, и ничто было не в состоянии это изменить.
Места как “Жертва” были всего лишь фантазией, освобождением всего на одну ночь.
Я двинулась прочь от перил, уносимая морем тел, замечая цвета.
Я всегда обращаю внимание на цвета.
Здесь, одежда не обязательно должна быть практичной — унылых оттенков коричневого, черного, серого.
В месте, где не существовало классовых разделений, появлялись цвета.
Яркие тона изумруда, рубина и сливы огнем выделялись во всех формах одежды, временно окрашенных волосах, подводке для губ и лаке для ногтей.
Каким-то образом даже темно-синий и черный цвета становились более глубокими и интенсивными внутри этих стен.
Бруклинн отлично вписывалась сюда, одетая в золотистое платье, открывающее её загорелые ноги и блестящее под вспышками огней.
На мне же, наоборот, была надета моя обычная серая туника, свисавшая чуть ниже колен.
Я посмотрела на людей вокруг меня.
По большей части, они были такими же как мы — несовершеннолетними.
Переполняемые энергией юности, не имеющие достаточного для неё выхода в обычной жизни.
Они — мы, поправила я себя, несмотря на то, что моя одежда была мрачной и хмурой — создавали волшебную человеческую радугу.
Я прокладывала путь к помостам, установленным высоко над танцполом, где едва одетые девушки танцевали для толпы внизу.
Их тела, то, как они двигались, были абсолютно завораживающими.
Они обеспечивали развлечение вечера.
Одна девушка особенно привлекла мое внимание тем, как её бедра раскачивались в безупречном ритме с песней, пульсирующей в воздухе.
Яркий голубой луч света был направлен на неё, заставляя кожу переливаться неимоверными оттенками сапфира.
На ней были бусы, прикрепленные к тонкому ошейнику. Они обвивали её шею и тянулись к ремню, свободно повязанному вокруг бедер.
Когда она кружилась, бусины стучали друг о друга, перемещались, разделялись.
Так же, как и любой другой девушки на помостах, бусы практически ничего не прикрывали, но я была уверена, так и было задумано.
Она старалась привлечь внимание к своим стройным грациозным ногам, будто специально этому обучалась.
Возможно, так оно и было.
Жизнь изгоев полностью отличалась от жизни всех остальных. Они выполняли работу, неприемлимую для живущих внутри классовой системы.
Танцы точно попадали в эту категорию.
Особенно вид танца, который исполняла девушка.
Я понаблюдала за ней еще некоторое время, восхищаясь свободой, которой она обладала там наверху.
Дочери торговца ни за что не позволят зарабатывать на жизнь представлениями.
— Я рад, что ты пришла. -
Глубоким голосом кто-то громко произнес за спиной, прерывая мои размышления.
Я резко повернулась, смутившись быть пойманой глазеющей на танцовщиц.
— Мы знакомы? — спросила я, и тут же узнала его.
Я видела его прежде.
— Ресторан, — поправила я себя.
— Вы были там сегодня вечером. -
Мужественные черные брови сошлись вместе. Он смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.
Возникло такое чувство, что меня изучают, но совсем не так, как вышибала у входа.
Что-то темное и непонятное зашевелилось в желудке. Какая-то неуверенность.
Он казался больше, чем я его запомнила, слишком большим для заполненого толпой пространства, в котором мы находились, и это заставляло меня чувствовать себя по-детски маленькой.
Он занимал слишком много места, забирал слишком много воздуха.
Кожа у меня на затылке напряглась, наркотик, путешествующий по моей кровеносной системе, испарился в мгновение ока, в голове сразу посветлело, очистилось.
К слову сказать, все ощущения усилились, пока глаза оставались прикованными к нему.
— Я не был уверен, что ты придешь сюда сегодня. -
Его голос был низким — почти приглушенным — несмотря на громкую музыку, гремящую вокруг