– А с чего ты передумал?

Он и к этому вопросу был готов:

– Да так, пустяк. То, как ты сразу собралась уйти, когда я сказал, что кто-то придет. Я подумал, как это… честно и благородно. Боюсь, не могу объяснить лучше. Звучит ужасно…

– О, Ронни! – Она подпрыгнула и звучно поцеловала его, как ребенка, возле уха. – Идем теперь к маме. Она ужасно милая. Тебе понравится.

Когда Ронни и Симон вошли в холл Болдоков, там был только маленький рыжий дворецкий, который впустил их, но через секунду холл стал заполняться пожилыми джентльменами в смокингах. Они курили сигары и громко разговаривали. Каждый выглядел значительной особой, и Ронни кое-кого узнал: владельца стадиона, издателя воскресной газеты, изобретателя множества соусов и приправ, строителя зданий и эстакад (хотя строит их довольно медленно). Большинство гостей посмотрело на Ронни, решая, стоит ли он внимания, а затем ни разу не удостоило взглядом. Он повернулся спросить Симон, куда идти дальше, и, обнаружив, что она исчезла, стал заворачивать за угол коридора, опережая вожаков оравы в черном. Замыкали их ряд лорд Болдок, легко узнаваемый благодаря фотографиям в прессе, и краснолицый тип, которого Ронни узнал еще легче, так как видел у Райхенбергеров. Узнавание было взаимным. На Ронни взглянули почти с той же ненавистью, и он услышал голос, протрубивший что-то на каком-то заокеанском диалекте. Болдок, хотя явно был не старше спутника, от этих слов как-то одряхлел, нахмурился, словно впадая в отчаяние, обнажил верхние зубы и еще более ссутулился, чтобы приблизить неестественно маленькое ухо к устам говорящего. Во всяком случае, своими ужимками Болдок принудил краснолицего продолжать путь, хотя тому, видимо, хотелось подойти к Ронни и сцепиться с ним. Слава Богу, пронесло, а пара, все еще разговаривая, достигла угла и скрылась из виду. Ронни успокоился. Напороться здесь на краснолицего он совсем не ожидал. Этот тип должен был просто летать, чтобы попасть туда, где у него смокинг, переодеться и прибыть, не опоздав, на обед с матерью девушки, только что отказавшейся ехать с ним в Сардинию. Возможно, он сумасшедший.

Зал был большой, квадратный, со множеством хрусталя и стекла, но прежде чем Ронни оценил его великолепие, Симон вернулась с мамой, которая заговорила еще издали:

– Мистер Апплиард, как мило с вашей стороны привести мое ужасное дитя домой. У меня сейчас был прелюбопытный и несколько неприятный телефонный разговор о ней. Я мало что поняла, но, в общем, он был неутешительным, впрочем, не будем сейчас думать об этом. Замечательно, мистер Апплиард, что вы здесь. Я вас часто вижу по телевизору, когда бываю в Лондоне, и чувствую, что знаю вас. Какая у вас замечательная передача! У нас в Америке нет ничего подобного. Нам есть чему поучиться у вас. Боюсь, сегодня у меня масса ужасно тупых людей. Вам, верно, будет до смерти скучно. Но я надеюсь поговорить с вами немного, раз уж вы так неожиданно подвернулись. Что вы хотели бы выпить, мистер Апплиард? Если виски, могу предложить стаканчик шотландского. Мой муж его обожает. Мона, найди Берк-Смита и скажи, чтобы принес в малую гостиную бутылку «Лафроэ» и малверскую воду, стаканы и лед, да побыстрее. Проследи за ним. Потом скажи Чамми, пусть он мигом идет к нам; может оставить распоряжаться Билла Сассекса. Только без Джорджа, чтобы Джордж сюда не пришел. Джордж сегодня надулся как индюк.

Ронни, слушавший всю речь молча, но с одобрительным видом, приветствовал это распоряжение, но не сказал ни слова. Он понял – чтобы перебить леди Болдок, даже покажись подобный шаг желательным, понадобился бы весь опыт Ронни. Ее речь воздействовала на него значительно больше, чем она думала, – сам голос, характер его и интонации почти повторяли Симон (или отражали в перевернутом виде), хотя сходство то усиливалось, то ослабевало. Симон унаследовала от матери также рост и худобу, но цветом лица ее, вероятно, снабдил покойный Квик. Во всяком случае, кожа у мамы была белой с голубыми прожилками, а локоны цвета воронова крыла ниспадали кольцами. Квадратный дюйм каждого завитка стоил небось кругленькую сумму в неделю. Было на ней и с килограмм драгоценностей, а также тяжелое платье белого шелка, корсаж которого, видимо, спрыснули клеем, а затем нещадно бомбардировали бриллиантами. Бедный Ронни чуть не лишился чувств.

Однако он мужественно овладел собой и набирал очки при каждом повороте в речи леди Болдок, подчеркивая искреннее внимание глазами, бровями и подбородком; снисходительно улыбнулся, когда Симон ушла, молча, как служанка в елизаветинской драме, и не противился унизанным кольцами пальцам, лежащим на его руке, побуждая двигаться к лестнице.

– Я, мистер Апплиард, действительно благодарна вам за спасение моей маленькой Моны. Она прелестнейший ребенок в мире, но вечно, бедняжка попадает в передряги. Какое счастье, что вы оказались рядом. Знаете, по-моему, ей пошло бы на пользу, если б вам удалось с ней поладить… – Леди Болдок впервые поколебалась, затем сказала со сверхъестественной легкостью явную несуразицу: – У нее совершенно ужасный вкус в выборе друзей. Мы с мужем, скажу я вам, делаем для нее не меньше, чем большинство матерей и отчимов, но единственный ребенок… (переключатель в мозгу Ронни щелкнул, заставляя увеличить прежний итог вдвое и втрое) – это особая проблема. Надеюсь все же, что маленькие трудности сегодня не обескуражат вас и не оттолкнут от нее. Ей вправду очень нужно то, что вы можете ей дать.

После этой (возможно) ненамеренной двусмысленности была твердая пауза. В мозгу Ронни продолжало щелкать. Началось с неуместной мысли о том, скоро ли перестанут говорить так, словно ему восемьдесят, а Симон – три с половиной; потом пронеслось: в ожидании необычно тяжелой перегрузки, созданной нынешней ситуацией, все схемы следует настроить на максимальное напряжение и немедленно их использовать.

– Я, я очень хорошо понимаю, леди Болдок, как вы добры, э… пригласив меня выпить, э, когда так заняты со всеми этими, э, людьми, но, мм… по-моему, я вижу, почему вы так, так озабочены, мм, Моной, ибо здесь явно такой великолепный материал, совершенно здравое воспитание и все прочее, это видно сразу, и все же, мм, тут есть, э… непредсказуемость, и порывы, и все, что кажется, ну, это просто основано на э… первом впечатлении, так что вряд ли очень, мм… необходимо, хотя и полезно, но мне кажется, что корень зла, если можно так выразиться, просто в том, что она не выправится, пока находится рядом с вами.

Они где-то сели, но Ронни даже не заметил где. Он смотрел на леди Болдок, а та резко сказала:

– Рядом со мной? В каком смысле?

Ронни быстро глянул в сторону, потом медленно вернулся взглядом