Пообещав министру, что буквально на коленях извинится по поводу программы правительства, распрощавшись с обоими политиками (один взирал на него и на режиссера с непонимающей улыбкой, другой – с неподдельной тоской), похлопав свое начальство по плечу, Ронни убежал. Не то чтобы этот бородатый шут, почти безвестный тележонглер был для кого-нибудь так уж велик. Но раз ему нравится, пусть, рыча и ухмыляясь, меняет быстро сцену, пусть (что еще менее необходимо) распоряжается из своего ящика всей передачей, пусть машет руками, как Тосканини. Для Ронни важно то, что реальная власть в ходе передачи у него и его коллег, комментаторов-интервьюеров. А роль самого Ронни все возрастает. Еще раз скажем: власть как таковая интересовала Ронни меньше всего. Слава и деньги плюс огромная порция секса – вот и все, чего он добивался.
Теперь он промчался по глухим коридорам, мимо огромных фото слишком знакомых лиц, нырнул в лифт и вынырнул в холле. Там пришлось увидеть в зеркале низенькую толстенькую фигуру Билла Хамера в антилоповой куртке, наброшенной на плечи то ли случайно, то ли намеренно небрежно. Одного лишь этого, обычного для Хамера трюка было бы достаточно, чтобы Ронни понял, что Хамера власть интересует по-настоящему. Но (вернее, «и») Билл Хамер был звездой и главой передачи «Билл Хамер», которая, несомненно, сейчас прошла. Ронни пересек пол розового мрамора, направляясь к нему.
Хамер обернулся, озарив лицо чарующей улыбкой, то есть чуть сдвинув брови и не разомкнув губ ни на йоту больше, чем до того. В пятьдесят три года он был слишком стар и потрепан, чтобы все еще изображать искренность. Ронни, как казалось Биллу, угрожал его положению самой известной и высокооплачиваемой звезды. К тому же Ронни был лично несимпатичен Хамеру. Но (несомненное «но»!) от Ронни во многом зависело, кто появится во «Взгляде», а появиться там Хамеру было бы неплохо. Он стремился прослыть не только балагуром, но и серьезным и ответственным голосом нации. Высоким баритоном, который так шел к его обычной претензии на кротость, Хамер произнес:
– Хелло, Ронни, старый друг, куда это вы так летите?
Прежде чем Ронни смог ответить (то есть мгновенно), появился швейцар и сказал угрюмо, но с явным удовольствием:
– Боюсь, мистер Хамер, вашей машины нет.
– Вот как? Но я-то вижу ее. Она как раз подъехала. Очень вам благодарен. Подвезти вас, Ронни?
На лице парня в мундире недоверчивость медленно сменялась извинением, а Ронни сказал:
– Ужасно мило с вашей стороны, Билл. Выкиньте меня где-нибудь в центре, если удобно. Я иду в Маленькую Венецию.
– Не к Райхенбергерам случайно?
– Да! Какое совпадение!
Когда они вышли на просторный портик, рожденный чьим-то примитивным представлением о греческом храме, две одинаковые девушки лет примерно двадцати вдруг оживились. И фигурки, и одежда были характерными: маленький рост, крохотная голова, темные длинные прямые волосы, платье пастельных тонов, кончающееся на полдюйма ниже лобка, колготки того же цвета и светлые туфельки. Да еще у обеих альбомы для автографов. Пошептавшись, они метнулись к Ронни.
– Простите, вы – Ронни Апплиард?
– Да.
– Можно получить автограф, пожалуйста?
– Конечно.
Пока другая девушка говорила то же самое Хамеру, Ронни принялся лихо орудовать на розовой страничке. Осведомился о полном имени поклонницы, начертал его, добавил место и дату, изысканно выразил наилучшие пожелания и прочие необходимые вещи. Одновременно и смаковал, и пытался приглушить свое ощущение (такое, что и за неделю не увянет!). Это было важное событие, вроде вехи, – у него попросили автограф РАНЬШЕ, чем у Билла Хамера! Отлично сознавая, что скрип пера царапает Билла, как наждак, Ронни наслаждался и не мог остановиться. Впрочем, мысль завершить свою надпись призывом «Боритесь за НЕМЕДЛЕННУЮ свободу университетов!» отбросил: это могло повредить ему через полгода, если ветер переменится, и, получив второй альбом, ограничился, как всегда в спешке: «Всего хорошего. Р. А.».
– Большое спасибо! – пискнули крошки в унисон.
– Не за что, – сказал Хамер.
Ронни выпалил одновременно:
– Это вам спасибо!
Не глядя друг на друга, оба пересекли тротуар, идя к поджидавшей машине. В четверть восьмого небо над станцией подземки, кегельбаном и индийским ресторанчиком еще голубело. Лишь возле солнца было облачко. Хамер энергично распахнул для Ронни заднюю дверцу черного «гаука».
– Не вижу, зачем гонять свою машину и шофера, если фирма готова платить. А вы, Ронни? Кстати, как вы сюда ездите?
– Большей частью маршруткой.
– А!
Понимая, что слишком поздно объяснять, почему он оставил свою машину дома, Ронни милостиво разрешил Хамеру прокатить его в этой. Они уселись сзади, и «гаук» помчался по улицам, окаймленным заборами с объявлениями и пыльными фасадами лавчонок. Шоссе, видимо, ремонтировалось, проезд на больших участках пустой и, казалось, вполне пригодной дороги был запрещен. (Участки эти были ничуть не хуже, чем изрытая и горбатая поверхность, где движение разрешалось.) Хамер протянул Ронни сигареты «Голуаз», взял сам одну и сказал:
– Во «Взгляде» все в порядке?
– Не жалуемся.
– Знаете, я завидую таким, как вы, – отбомбились, когда время еще детское, и можете забыть обо всем. А мне возвращаться через два часа.
Передача Билла шла в более выгодное время, чем молодежная, и Ронни снабжал его материалом. Чертыхнувшись, когда машина съехала с трехдюймовой ступеньки, Ронни сказал:
– Надеюсь, у Райхенбергеров время зря не потеряешь.
– Конечно, нет! Я раньше не встречал вас у них на посиделках, верно?
– Да, я в первый раз.
– Идете в гору, дружок. Становитесь звездой.
Прежде чем у Хамера вырвалось это, Ронни понял что сделан первый ход нового раунда их борьбы, продолжавшейся уже третью неделю, – борьбы за то, чтобы тебя допустили в передачу другого, но ты бы сохранил возможность не отвечать тем же. Вначале Ронни всерьез заверял, что ничто не принудит его снизить требования «Взгляда» и пустить в свою студию этого самовлюбленного болтуна, но явным преимуществам Хамера мог противопоставить немногое. Возможно, лучше отступить, пока разрыв в престиже не сузится. Или пока принципиальность Ронни не победит Хамера. Он пробормотал что-то для приличия, а Хамер настаивал:
– Вы заслужили это. Во всяком случае, я так думаю. Я знаю ваше упорство. Все еще ведете колонку в «Санди скетч»?
– В «Санди сан».[1] Да, не хочу отступать.
– Извините. Конечно же! Мы ее не выписываем. Нет времени прочесть половину того, что приходит, – цветную рекламу, страницы бизнеса и прочую дребедень. Работаете над новой книгой?
– Весной выйдет.
– Господи! Вас не согнуть, верно, Рон? А эта о чем?
– О зубных врачах.
– О! Боюсь, вы меня не найдете среди читателей. До смерти боюсь этих гадов.
Шофер (мох в его ушах поблескивал на солнце) сказал:
– Мой зубодер даст вам успокаивающее. Говорит, это вполовину облегчает его работу.
– Эй, старина, придержите язык, – попросил нараспев Хамер. – Хватит с меня на сегодня ваших вонючих комментариев.
И продолжал, обращаясь к Ронни:
– У вас это должно хорошо получиться.